Александр Ермаков Зильдукпых - Манна

Вождь другой сказал: «Ты прав, Сохатый!
Золото для них есть главный бог!
Всё имеет цену, свою плату». —
Топнул пяткой вождь Бизоний Рог.

А Ильич смотрел в огня сиянье,
Трубку мира брал… Передавал.
И возникло у него желанье
Этот митинг, маленький скандал,
Эту стачку, взрыв негодованья
Как-то сгладить, быстро потушить:
«Может быть вы завтра за страданья
Бледнолицых будете гасить?
А сейчас давайте поиграем!
Есть игра такая – чехарда».
«Нет, – вожди ответили, – не знаем!»
Хитрый Бык ответил: «Не беда.
Только все снимайте оперенья».
Гость убор снял первым – сделал жест,
Лысиной сверкнув в одно мгновенье.
Жалкий вопль наполнил весь окрест.

И вожди спросили: «Что случилось?
Ты скажи, кто скальп с тебя снимал?
Почему так плохо получилось?
Это ирокез Большой Шакал?»
«Узнаю я почерк этой твари!
Только он оставить может клок».
«Томагавк тупой». – «Нет, помешали». —
«Торопились, вот и не досняли. —
Мудрые индейцы всё гадали. —
И остался сзади волосок».
«Ничего, мы отомстим за брата!
Знаю я, где прячется шакал».
«И научим скальп снимать, как надо!»
«Ой, спасибо!» – Ленин отвечал.

Скальп ему отличный подарили.
Чингаджгук промолвил: «Надевай!»
Взял Ильич парик, подвязки были.
Он надел… И в чехарду давай
С красными индейцами играться
В прерии засушливой такой.
И давай как лошади смеяться,
И в колючки падать головой…
А пока они в игру играли,
Сёмга засолилась под кустом.
По округе запахи гуляли.
А вожди давным-давно устали,
Сели под кустом и так узнали
Рыбку с вкусным красненьким мяском…

Крови цвет и знамени, и сёмги,
Красный зобик зимних снегирей
На тельца влияли очень долго,
Возбуждали страсть его сильней.
Красное тянуло и манило,
Привлекало мудрого тельца,
Придавало ещё больше силы —
Как в корриде красный плащ бойца…

Ленин рыбу съел, запил водичкой,
Засмотрелся на костёр во тьме.
Тут индеец с длинною косичкой,
Улыбнувшись, хлопнул по спине:
«Ничего рыбёшка!» Ленин вздрогнул:
«Это сёмга, это не налим. —
Где-то рядом конь копытом топнул.
Отогнал Ильич рукою дым.
Жалко дикарей, помочь хотелось.
Нравилось ему индейцем быть. —
Уважаю вас за вашу смелость!
Чтобы бледнолицых победить
Храбрости одной, отваги мало.
Надо вам умом их побеждать.
Вот вам список книжек для начала,
Что необходимо всем вам знать».

«Но ведь мы неграмотные». – «Плохо.
Значит надо грамоту зубрить,
Кушать ежедневно знаний крохи,
За прогрессом жизни всем спешить.
Надо вам в политику внедряться,
Там бороться за свои права,
А не с луком по кустам слоняться,
Бестолково на конях кататься,
С трубкой мира у костра смеяться.
Чтоб была набита голова
Языками, знанием, наукой.
Трубку мира у костра курить
Каждый вечер – ну такая скука!
Вот, что я хотел вам сообщить».

Но давным-давно пора в дорогу.
С полтычка завёлся броневик.
Ленин собирался понемногу:
Сбросил перья и накидку – тогу,
Туфли нацепил на босу ногу
И на крыше очутился вмиг.
Подошли послушать европейца
Красные вожди к броневику.
«Я ещё приеду к вам, индейцы,
Обучаться жестов языку! —
Сжав кулак, приставил его к сердцу,
На прощанье выдохнул всем. – Хук!
До свиданья, мудрые индейцы!»
«До свиданья! – Крикнул Чингаджгук. —
Приезжай и на охоту сходим,
Научу, как мокасины шить,
По озёрам с луками побродим.
Если хочешь, можем и женить».
«У меня не тем мозги забиты.
А, вообще-то, я уже женат.
Мне нужны колхозы, общепиты…
Коммунизм построить надо, брат!»
«Коммунизм? О, что это? Скажи нам!» —
Очень захотелось знать вождям.
«Видно свет на вас сошёлся клином.
Это ваши танцы под там-там!
Все в едином ритме и движеньи
Под один танцуют барабан,
Все в хорошем бодром настроеньи…
Пусть вам дорасскажет ваш шаман!»

Броневик рванул, Ильич уехал
С чувством, что чего-то он забыл.
Отмеряя сна дурного вехи,
Броневой грузовичок пылил…
«Брюки я надел, жилетку тоже.
Ах, ну да, парик забыл я снять».
Был он в скальпе на попа похожий.
Стал Ильич его скорей срывать.
На ходу он быстро повернулся,
Скальп срывая левою рукой,
И от страха сильно ужаснулся —
Поднимая пыль, за ним толпой
Зайцы саблезубые бежали
Крупные, размером с кенгуру,
И клыки огромные сверкали.
«Эй, вы что, зайчата, быть добру!
Эй, броневичок, прибавь-ка газу!
Жаль винтовки нет, жаль нет ружья».
«Стой! – Кричали зайцы. – Стой, зараза!
Сколько наших братьев ты за зря
Пострелял в сибирской своей ссылке?»
Броневик помчался, что есть сил.
Вслед летели камни и бутылки.
Но Ильич их мастерски ловил
И обратно отправлял со свистом.
Получилась в этот раз ничья.
Оторвались наконец-то. Чисто…
Вдруг Ильич увидел у ручья
Свою маму, добрую такую,
Полоскала детское бельё,
С нежными руками, пожилую.
Обернулась, говорит: «Твоё.
Всё твоё – рубашки и пелёнки,
Вот колготки и размерчик твой,
Ползунки, слюнявчик, распашонки,
Вот и чепчик, маленький такой.
Ты ещё вчера таким был крохой,
А сегодня вон какой большой!
В классовой борьбе я смыслю плохо,
Но люблю тебя, мой дорогой.
Никогда тебя я не забуду,
Буду помогать из года в год,
Деньги высылать всё время буду,
Здесь любая мать меня поймёт.
Только что деньжат тебе послала,
А ты здесь. Волнуюсь я, сынок.
Помню, как на свет тебя рожала,
Как кормила грудью, как ласкала,
Как пищал ты, когда пеленала,
Как ты мой прикусывал сосок.
Ты – моё, ты часть моей утробы!
И однажды вышел из меня.
Всё живое на земле без злобы
Я хочу, чтоб ты любил как я.
Ты моя отрада, ты мой птенчик,
Ты моя кровинка, смысл ты мой!
Как бы я хотела снова чепчик
На тебя надеть, быть молодой».