Иван Рядченко: Время винограда

Чернить начнет — его же образ
ничем не высветлю опять.
У трусов есть такая доблесть —
заочно женщин оскорблять.

Всегда на жизненных ухабах,
как ни суди да ни ряди,
прощают сильные.
От слабых
великодушия не жди!

Нет, мертвым не подняться из могил!
Но, подчиняясь майскому салюту,
они встают, у них хватает сил
к нам за столы явиться на минуту.

Над нами рассыпается салют
тюльпанами свечения и дыма.
Налиты рюмки.
Мертвые не пьют,
а смотрят нам в глаза неотвратимо.

Они приходят сквозь военный чад
со ржавыми от ливней орденами.
Не слышно слов —
ведь мертвые молчат.
Но их молчанье властвует над нами.

Они не хмурят выжженных бровей
и нам не выражают порицанья —
отцы, что не видали сыновей,
и юноши, не ставшие отцами.

Сыны и дочки подвигов и гроз,
бессмертные в прошедшем и грядущем,
они приходят, как немой вопрос
живых людей
к самим себе — живущим.

Смолкает гром. Кончается салют.
Уносит ветерок остатки дыма.
Налиты рюмки.
Мертвые не пьют.
Но смотрят нам в глаза неотвратимо.

Стоят пионеры на страже,
здесь тишь голубую не тронь.
Струится из бронзовой чаши
торжественный Вечный огонь.

Огонь из времен быстротечных
летит, как пылающий бриг,
чтоб отблески подвигов вечных
ложились на лица живых.

Чтоб ширилась майская завязь,
а все, что прилипло'ко мне —
тщета, себялюбие, зависть,—
сгорало на Вечном огне!

Весна, весна…
Рождений новых дата —
разрывы почек, половодье трав!
А мы весною падали когда-то,
земли и неба теплоту вобрав.

Весна, весна-
Бомбежки, и атаки,
и горький привкус взорванной земли,
и краснолепестковые, как маки,
на наших касках звездочки цвели.

Я знаю:
не поднимет голос горна
моих друзей, погибших в ту страду.
Но мы на землю падали, как зерна,
что по весне бросают'в борозду.

Быть колосом,
в кулак зажавшим зерна,
Быть облаком,
как пригоршней дождя,
быть голубою свежестью
озона,
ребристой шляпкой
стойкого гвоздя.

Быть первым снегом.
Первыми грибами.
Неопытными, робкими губами.
Зарею, что дает начало дню…

Но в час грозы,
оставив мир на память,
быть пулей,
пробивающей броню!

Морской вокзал, морской вокзал,
как мало я тебе сказал,
хоть ты не просто зданье,
а ты аквариум с водой,
в котором рыбкой золотой
плывет воспоминанье.

Тут с капитанами не раз
мы вспоминали грозный бас
былого урагана.
А рядом белые суда
забыть хотели навсегда
удары океана.

В звоночки звонкие звоня
н дружелюбие храня,
протягивают лапы
судам,
приставшим наконец,
соединители сердец —
передвижные трапы.

Ведь здесь, где дремлют корабли,
на стыке моря и земли
встречаются стихии.
И словно добрый чародей,
ты учишь мужеству людей,
а хнычут пусть другие!

Когда мне ляжет дальний путь,
пускай к причалам — отдохнуть!
прижмутся теплоходы,
пускай, веселостью грозя,
все настоящие друзья
придут под эти своды.

Ты извини меня, вокзал,
я, может, что не досказал.
Мелькают дни, как лица.
Мне по душе устав морской:
коль провожать — махнем рукой,
а плакать не годится.

Консервы с надписью «Сардины»,
рыбешки в масле золотом,
не отрицайте — вы повинны
в том, что раздвинул стены дом.

Я вас открыл ножом консервным -
и вдруг, сместив меридиан,
в лицо дохнул далекий Север
и хлынул в кухню океан.

Я ощутил под стон металла,
как ночью, в пене штормовой,
всю астрономию мотало
у рыбаков над головой.

Не день, не месяц, а полгода
качался их рыбачий мир.
— У нас нормальная погода! —
радист выстукивал в эфир.

А соль играла роль царицы —
увы, жестокой силы роль.
И не спасали рукавицы,
и разъедала кожу соль.

И уходили в воду тралы,
и забывали рыбаки,
как на полянах пахнут травы,
как были женщины близки.