Весь погружён в стенание сверчков.
Взгляни в окно: там тишь, ждёт путника дорога,
На кипариса штык
Там серп надет.
Да явь ли все они? – хочу спросить я Бога. –
И можно ль шёпотом им передать привет?
Из тьмы озёр вода за нами наблюдает,
В серёжках красных
Дерева овал.
Дай, Боже, век прожить, печаль осознавая
И мощь всего, что Ты шутя создал.
Дождями и светом мой город причёсан.
Красивый и скромный. Возьму-ка я дочь, –
Пройдёмся, задавшись весёлым вопросом:
А что тут повторно родилось за ночь?
Смотри-ка, стекло! Имя – звонче любого.
Попробуй сквозь лёд его мыслей пройти!
На грани его, как души на пороге,
Расходятся шума и света пути.
А это – железо. И раб, и владыка,
Куёт оно дни и несёт их ярмо.
Вот камень, дочурка, он брат наш навеки,
Поскольку вовеки не плакать ему.
В дни наши вода и огонь – это сила.
Вид слева, вид справа – и мы в воротáх:
Два дня, как река, ночь собой разделила,
На двух берегах её страны в огнях.
Похоже, сегодня дойдём ненароком
До крайнего дома на долгом пути.
За домом тем небо стоит одиноко,
И мяч ему в ноги малыш запустил.
Дождями и светом промыта аллея –
Шуми же листвой, зеленей!
Мой Бог, посмотри, как мы с дочкой гуляем
По главной дороге твоей.
Все улицы в яркий убор нарядились,
Железо и камень блестят, как стекло.
Они не из тех, кто забудет про милость
Любовью наполненных слов.
*
Будет день, я вернусь к тебе на порог,
Бледен, слаб – протяну к тебе руки,
Все слова дорогие скажу, что сберёг, –
Много слов
Я скопил в разлуке.
Дом твой бедный печален в ночи без огня,
И судьбой заброшена странной
Жизнь моя, угасавшая там без тебя,
В улиц грохот и бой барабанный.
Словно луч озаришь, лишь коснёшься меня,
Позабытым виденьем пронзишь.
Меж биеньями в сердце царит тишина –
Для тебя одной
Эта тишь.
Тишина пространство свистом полнит.
Блеск ножа в кошачьих кроется глазах.
Ночь. Как много ночи! Небеса безмолвны.
Звёзды в пеленах.
Время шире, шире… Тысячу пробило
Сердце. Взор, как встречей, затенён росой.
Чёрных слуг поверг фонарь, играя силой,
На настил причала плетью золотой.
Струи ветра смущены, в волненье
Льют прохладу с губ, обняв за плечи сад.
Зла зелёный мрак. Огней и страхов тленье.
В чёрной пене ночи закипает клад.
И с голодным стоном глядя вверх на небо,
Позолотой глаз светясь до облаков,
Испаряет город клубы камня с гневом
С тёмных башен, стен и куполов.
Есть «канонический» перевод Леи Гольдберг. См., например,
http://www.laidinen.ru/women.php?part=1766&letter=%C3&code=4694
Торговую площадь притихшую ночь
Заслонила стеклом закопчённым,
И ушли небеса со свечой своей прочь,
Этот город сменив
На другой, освещённый.
Речи звук на дороге пустынной затих.
Ухом ловишь ты, как откровенье,
Всё величие слов, что без слышащих их,
Без ответа остались и мненья.
Не узнать – так сильны и блестящи во тьме,
Так красивы в свободном звучанье.
Твоё сердце,
Прижатое в бегстве к стене,
Вспомнит их ледяное сиянье.
Буря прошла здесь перед рассветом
Базар, утихнув, встал,
Шатаясь, чуть живой,
Из перевёрнутых телег и сена клочьев.
И вновь внутри часов на башне городской
Последние
Пошли минуты ночи.
Вся улица
Дождём благоухает,
В глазах у статуи вода не высыхает,
И дышит
Дерево
Ещё в огне цветенья
Громов
И ветра вдохновеньем.
Есть «канонический» перевод Леи Гольдберг. См., например,
Лея Гольдберг «Рассвет после бури» на сайте
http://www.laidinen.ru/women.php?part=1766&letter=%C3&code=4694
Глаза Твои, как день, вмиг целый мир вбирают.
Смотри, мой Бог,
Я прям душой:
Когда паслось светило на воде, играя,
Я с близнецом родился пред Тобой.
Стемнело. Зеркала неразличимы.
Ты погасил лампады, окна скрыл за тьмой,
Ибо во мне он умер, тот, Тобой любимый,
Единственный, и я тому виной.
Я в поле бил его, мой Бог, – не мог иначе,
От матери из дома вытащил – продать,
Сорвал с него рубашку, ждал, когда заплачет,
Он, связан, улыбался, продолжал молчать.
Я знал, Тебе с рожденья
Он всегда казался
Единственным из всех и лучшим. Потому
Над ложем мук его, как нянька, я склонялся,
Наигрывал мелодии ему.
Читать дальше