Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

И я, как зверь, покинувший берлогу,
Вздохнул с красавицею в унисон
И псалмопевно обратился к Богу,
Видением полнощным потрясен

Антихристовых легионов в раже
Над трупом нищей матери моей;
Вакхическою ножкою весна же
Плясала меж очнувшихся полей,

Роняя из душистого подола
На черную канву свой маргерит,
И журавлей угрюмая гондола
Над ней в лазури призрачной парит.

Но сердце кто-то исполинским квачем
С звериным хохотом мое смолит,
И я с беспомощным склоняюсь плачем
Меж погребенных идеала плит.

Да вечная меня отроковица
Подснежников букетом приманила,
Иероглиф стрельчатая мне птица
Прочла в душе, примчавшаяся с Нила.

И за кудесницею босоногой
Как марафонский я бежал гонец
По трупу родины моей убогой, –
Пока меж пней свалился наконец.

Лежал, лежал я, кажется, там долго
В глубоком сне, как будто наяву,
И слышалось мне, как плевала Волга
Тела усопших в мертвую траву.

И много, много наслоилось трупов
Меж камышей по шепотливой плавне,
Но скрежета не слышал я заступов,
И небеса не раскрывали ставни.

Но вдруг откуда-то поднялись крики,
Бессчетные затеплились огни.
Торжественной, молитвенной музыки
Раздался лад: Боже, Царя Храни!

И поднял я, как отходящий инок
Подъемлет голову к Святым Дарам,
Чело измученное из былинок –
И замер, Божий озирая храм.

Божественный свершила вдруг природа
По вешней воле в мире ренессанс,
И живопись земли и небосвода
И Санцио не устрашится станц.

Сережками покрылись золотыми
Берез атласных трепетные ветки,
Подснежники невинные под ними
Благоухают, нежные как детки.

Кораллом бледно-розовым и белым
Покрылись яблони вокруг и вишни,
Пичужек хорам радостным и смелым
В них поселиться повелел Всевышний.

А меж благоухающих, воскресших,
Монистами украшенных ветвей
Пожаром солнечным горят чудесным
Благовествующие маковки церквей.

И всюду вдруг в покрове изумрудном
Зашевелилась теплая земля,
И поднялись с единодушьем чудным,
Устами тихо божество моля,

Из-под муравы рыцарей сраженных
Изрешетенные свинцом тела,
Вокруг Корнилова в кольцо сплоченных
Под знаменем Двуглавого Орла.

Деникина и Колчака и Врангеля
Умученные встали офицеры,
Все те, что верили в России Ангела
И ради чистой поплатились веры,

Все те, что были распяты в Бедламе,
Растерзаны когтями адских сил
Из-за любви к Непостижимой Даме,
И Танатос их нехотя скосил.

И выстроились вдоль они дороги,
Как в Царские выстраивались дни,
И в хор слились молитвенный и строгий,
Забытый хор: Боже, Царя Храни!

И тихо по коралловой аллее
Меж иноков умученных, как встарь,
С крестом сверкающим на голой шее
Шагал неслышно убиенный Царь.

В пробитой пулями Он гимнастерке
И в продранных на пальцах сапогах,
Худой как смерть, измученный и горький,
Но позабывший о своих врагах.

И горностаем мученика раны
Покрыл святые любящий Христос,
И на руках рубинами убранный
Царевича Он трупик бедный нес,

Прекрасного, как полумесяц чистый,
Как ранневешний бледный гиацинт,
Поднявшийся на миг в теплице мглистой
И оброненный в злобы лабиринт.

И грустно, головой поникнув доброй,
Глядит Отец на ангельского Сына,
Подрезанного социальной коброй,
Как стебель нераскрывшегося крина.

И поседевшая от мук царица
Меж дочерей, растерзанных толпой,
Шла, как с Голгофы Мать-Отроковица,
Усыпанной цветочками тропой.

Они в лохмотьях, и следы насилья
Видны у Матери и Дочерей,
Но меж отрепьями трепещут крылья,
В очах, проливших море, – Эмпирей.

Из страшных ран Спасителя стигматы
Лучистые у мучениц видны, –
И с ореолом в Божие палаты
Они идут из Царства Сатаны.

И тихо между рыцарей терновых
С улыбкой грустной шествуют они.
Молитвенно несется из суровых
Героев уст: Боже, Царя Храни!

А за стеной собрались монастырской
Мильоны вытянутых горем шей;
Народ, еще недавно богатырский,
Воров добыча и тифозных вшей,