Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

Готова была вырваться, как вихрь,
В торжественной апостолов латыни,
Но, не родясь, аккорд ее затих
В неизречимой истины пустыне.

И синие, как бесконечность, персты
Всё человечество благословили,
Так широко они были отверсты,
Так растекались мириады крылий

Повсюду от незримого креста,
Что на престоле пышного Бернини
В орнате всем в нем никогда доныне
Такая не бывала красота.

Одно мгновенье. Молния погасла,
И на подушки опустился прах,
Так фитилек лампадовый без масла,
Свернувшись, угасает в черепках.

Со старческим лицом лежит малютка
В постеле бедной в пышном Ватикане,
Но от креста его не так уж жутко,
Не так уж холодно вокруг и странно!

Мы полуангелы и получерти,
Мечтаний и действительности смесь,
Мы в солнечной вселенной звездоверти
Не выведали тайны и поднесь.

Суть выветрилась из словесной дерти
И кажется неуловимой здесь,
Но в колесе задумываться Смерти
Велит не человеческая спесь:

Чудовищною кажется нелепость
Души, давно исчерпанной, печали,
И плоти опьяненная свирепость,

И пресмыкание без вертикали;
Безбожников заведомая слепость
Сокрыта в поклонении детали.

Паломники мы все недоуменные
По лабиринту кладбищенских туй,
Но изредка лишь претворяем бренные
Сплетенья ненавистных плотских сбруй

В слова премудрости Твоей бесценные,
В потоки голубых небесных струй;
Так всколыхни же струны сокровенные
И мне псалом священный продиктуй!

Прислушайся. Безмолвие могильное
Лишь хриплым стоном злобных Немезид
Нарушено. И к аду стадо пыльное

Несет свой пресмыкающийся стыд;
Теперь труба для нас автомобильная –
Великий псалмопевец Твой Давид!

Буря. Волны, как Левиафаны,
Разъяренными секут хвостами,
Пыль жемчужную вздымая ртами,
Ионии лазурной сарафаны.

Грозные над бездной Аквилоны
Гривы теребят у Немезид,
Змеевласые врагов Беллоны
Волокут удавленных в Аид.

Демоны по перепонкам черным
Туч ручищами бьют в барабан,
Молнии орнаментом проворным
Прорезают облачный тюрбан.

Лязг и хохот. Только на триреме
Вследники умолкшего Христа
Лихорадочно гребут в яреме,
Синего не раскрывая рта –

Ни для жалобы, ни для молитвы
В муками осатаненном трюме,
Даже плеть, разящая как бритва,
Не рассеяла угрюмой думы.

Что ж крылья подневольные галеры,
Цепями связанные, так печалит?
Не лучше ль, мрачные покинув шхеры,
К безбурным побережиям причалить?

Не о себе задумались невольники,
Не страх залил их псалмопевный хор:
Их помыслы о Божьем сердобольнике –
Антиохийский пастырь Теофор

Под стражей Кесаря сидит на палубе,
Прикованный у основанья мачты,
Но ни одна пока не слышна жалоба
Из уст святых. Галерники, не плачьте!

Смятенны духом сотники и стража,
Давно охрип от ужаса наварх,
Но что-то, улыбаясь от миража
Священного, чертит наш патриарх

Дрожащим стилосом по навощенной
Своей дощечке… Чайка, Божья чайка,
О чем отец наш пишет вдохновенный,
Чему он радуется, прочитай-ка!

Посланье к братьи Римской Теофора,
Раба Христова, пастыря овец:
Любезные, я буду скоро, скоро
С Христом Иисусом вместе наконец!

Эфесские вам всё расскажут братья,
И вы для встречи веточки олив
Нарежьте; упаси вас Бог проклятья
Шептать на Кесаря, – ведь я счастлив!

Не возносите просьбы к Богоматери
О нежеланном для меня спасении,
Ведь я мечтаю о зверином кратере,
Как о пресветлом духа воскресении!

Я – золотое зернышко пшеничное,
А звери – жернов Провиденья чистый,
И, утеряв обличие темничное,
Просфоркой буду я Христа душистой.

Дразните же, машите платом красным,
Кричите на крадущихся зверей,
Чтоб мавзолеем стали мне прекрасным
Они, каких не сыщешь у царей!

Да что! Я сам дразнить их буду в Риме,
Я плюну в них, я высуну язык,
Я как с невестой обнимуся с ними,
Как с тысячей магических музык.