Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

Никто, ничто не помешают ныне,
Чтобы исполнилась моя мечта,
Я выстрадал и в келье и в пустыне
Довременное Сретенье Христа.

Ни адский огнь, ни тысячи эгемонов,
Ни крест, ни дыба, ни стада зверей,
Ни мириады озлобленных демонов
Мне паруса сорвать не смогут с рей!

Ни смерть, ни смрад, ни разложенье,
Ни призрак страшного небытия
Остановить не смогут на мгновенье
Того, кто жаждет обрести Тебя!

Не плачьте же, возлюбленные братья,
Влюбленного увидите вы взор,
Сияющим в звериные объятья
Спешит Христов Апостол Теофор.

Среди шеломов пиний – Колизея
Румян тысячеарочный овал,
В воронке адской, с зевотой глазея,
Стотысячный палач добушевал.

Всё надоело. Схватки гладиаторов
И абордаж аренных навмахий,
Кормление рабами аллигаторов
И коней аравийских бег лихий.

«Зверей! Зверей! Зажечь живые факелы!
Еретиков! Поганых христиан!
Давно уж варвары в кругу не плакали,
Давно не видели мы рваных ран!»

И бледные, перебирая четки,
Глядя в лазурь, они вошли в арену.
И львиные уже из-за решетки
Горят глаза, и рты роняют пену.

Вот подняли решетку бестиарии,
Вот хлест бичей – и вырвалась гроза,
Но ей влюбленного навстречу карие
Глядят архиепископа глаза.

Умолкшая к стене прижалась братья,
А он, седой, высокий, словно кедр,
Из глаз сияющий до самых недр,
Раскрыл широко так свои объятья,

Из-под цепей роняя аметисты,
И зашагал на разъяренный рык:
«Я каюсь зрелый, вы – мой жернов чистый», –
Как колокол, звонил его язык.

И молнии рыкающим зигзагом
К нему со всех примчались сторон
Под вой разбуженных исподним магом
Людских гиен и волков и ворон.

И первую в свои объятья львицу
Он принял, как влюбленный мотылек,
И в желтую смешались небылицу
Тела кошачьи и крови клубок…

_________________

А в полночь у кустодов Колизея
За горсть монет антиохийский гость
Купил для братии, благоговея,
Несъеденную Теофора кость.

Поскрипывают голые платаны,
Как такелаж разбитых кораблей,
Плюют жемчуг студеные фонтаны.
Пустынна площадь, словно мавзолей.

Продребезжал с холодными Сант-Эльма
Огнями желтополосный транвай,
И электрические ярко бельма
Меж судорожных потонули вай.

На Пьяцца Донателло кипарисы,
Нахмурившись, в кладбищенском овале
Дрожат, – и с монологом за кулисы
Спешит уставший в плотском карнавале,

Но не уйти, не обновиться в келье
От пустоты мятущейся душе!
Томит ее идейное бесцелье,
Гнетет ее земное экорше.

Многострадальной родины повсюду
Мерещится могильное чело,
И меж ветвей повешенного Иуду
Действительности вижу я назло.

И страшно мне от мыслей изъязвленных,
От гениальной нашей нищеты,
От вечных тайн, душой не преломленных,
И от земных пророчеств пустоты.

Полынь во рту и желчь в разбитом сердце,
Душа исполнена любви и злобы.
В лавровых листьях и в каиенском перце
Мои мечты покоятся в утробе

Далекого российского Бедлама,
И не воскреснуть им уже вовек:
Довольно уравнительного хлама
Перестрадал Мессия-Человек!

Трудолюбивые собрали пчелки
Не утоляющий крылящих мед,
Разбитой головой, как перепелки,
Устали мы стучать о небосвод.

Вот почему я убежал в кулисы
И голову тебе склонил на грудь:
Будь верным стражем мне, как кипарисы,
Что в голубую вознеслися жуть!

Пришла весна необычайно ранняя,
С загадочной улыбкою, как сон,
И от ее влюбленного дыхания
Порвался всюду снеговой виссон.