Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

В недостижимом Матерь-Вечность,
В несозидаемом покой,
Венца Создателева Млечность,
Не осквернимая рукой.

И только за вратами Смерти
Мы все познаем, может быть,
Зачем из синей звездоверти
Спустилась духа в бездну нить.

Пока последний не вернется
Опальный к Богу серафим,
У Вифлеемского колодца
Мы только жажду утолим.

И прав блаженный Малахия:
Доколе римский папа Петр
Последним мученикам смотр
Не сделает, Христа стихия

Лишь утолит земную схиму,
Как двадцать сотен лет назад;
К Небесному Иерусалиму
Путь пролегает через ад!

Кормили Кесари рабов телами
Виющихся в бассеинах угрей,
И лакомому блюду над столами
Неслась хвала нахлебников царей.

Тарелку с прокаженных смрадным гноем
Святая Сьены мраморной пила,
С неслыханным еще духовным зноем,
И ей неслась такая же хвала.

Тот Рим и та Сиена стали ныне
Прекрасный, но оставленный погост,
Но поневоле пред лицом святыни
Встает вопрос, безжалостен и прост:

Нет Девы Сьенской с прокаженным супом,
Нет перелопавших угрей-обжор,
Так почему же жизнь еще по трупам
Поет симфонии in mi minor!

От Торнео до Марсалы,
От Ньюкастля и до Каффы
Я вытягивал, усталый,
Наподобие жирафы

Шею слабую за целью,
Целью хоть какой-нибудь,
Даже Мать, над колыбелью
Чахлую младенцу грудь

Подставлявшая, меня бы
Удовлетворила вдруг,
Но кормились грудью жабы
И прожорливый паук.

Ни один как на Рожденьи
У Корреджьо не сиял,
В яслях на колючем сене,
Сколько я ни наблюдал.

В жизни тягостном яреме
Я всему теперь чужой,
Только в нищем Вифлееме
Я молитвенен порой…

И каждый день всё с тем же я вопросом
Гляжу, проснувшись, в бирюзовый люк,
Гляжу на яхонты, на альбатросов,
На всё еще светящих ноктилюк.

Гляжу, но, смоляным оплетен тросом,
Как найподлейший с ветошию тюк,
Гляжу и, чувствуя себя матросом,
Бреду на паре ясеневых клюк.

И словно четки я перебираю
Ответы все на проклятый вопрос,
И пестрым слова мячиком играю,

Что в безответности я перерос:
Авось найдет себе дорогу к раю
Корабль души, как стойкий альбатрос!

Есть в этом мире Ангелы и Люди,
Есть серые, безликие совсем,
Но и духовные есть изумруды,
На миг в плотской попавшие ярем.

В чудовищном, непостижимом блуде
Они горят, как жемчуг диадем,
И демоны, влюбясь в святое чудо,
Бросают меч Люциферов и шлем.

Так Ангелы по действию Христову
Опальным братьям возвращают Рай,
Так часто ты к божественному слову

За наш пятьнадесятилетний май
Меня влекла, так ты мою Голгофу
Украсила гирляндой райских вай!

Любил стильнейший богомаз Кривелли
Писать горох, редиски, огурцы,
Но промеж овощей простых блестели
Священных ликов пышные венцы.

У нас немало огородной цвели
Для утоленья алчущей овцы,
Но на Прокрустовой у нас постели
Фантазию зарезали отцы, –

И потому сияющие лики
Не удаются тихих нам Мадонн,
И, в огуречном погибая тике,

Чрез вымышленных истин Рубикон
Мы скачем, дикие роняя крики, –
А толку на советский миллион!

Вдали синеет в тучах Vallombrosa,
Вблизи Incontro и смиренный Pilli,
Сентиментальная мечтает Роза,
В окошке сидя, о головках лилий

Меж кельями какой-нибудь Чертозы
Заоблачной, куда мы не всходили,
Меня ж в коленопреклоненной позе
Мечтает у лазоревых воскрылий

Своих одежд и тихо шепчет: Ave!
И хорошо больному соловью;
Мечтать о меньшем девочка не вправе:

Ведь уж пятнадцать лет любовь свою,
Все соблюдая древние уставы,
В гирлянды я молитвенные вью!

Она Архистратига Михаила
И ароматных лилий два стебля
Соловушке больному подарила,
И три востока мудрых короля