Данута Сидерос - Шутки кончились. Стихотворения

она приходит, если дело труба, и ясно, кто правит бал
неотвратимая как набат
спокойная, как аббат
в волосах бант
маленькая, грязная — стыдоба
ненормальная худоба, трещинки на губах
когда она входит, затихает пальба, замолкает мольба
мужчины затыкают орущих баб, выключают гремящий бас
покидают кто дом, кто бар
собираются на площади у столба
или у входа в центральный банк
каждый знает: пришла судьба — нужно не проебать

они оставляют дома женщин, детей и калек
каждый из них какой-нибудь клерк
работает в городе много лет
водит древний форд или шевроле
ковыряется по выходным в земле
ест по утрам омлет, вечером в баре орёт «налей»
пел в группе, но после как-то поблек...

и вот они идут в тишине и мгле
как косяк дрейфующих кораблей
травы доходят им до колен, она ведёт их сквозь сизый лес
на обочине трассы среди пыльных стеблей
каждому вручает его билет
из ближайшего города — на самолёт

на каждом билете — косая черта
и причудливый красный штамп
каждая точка прибытия — именно та
где приложение сил даст невиданный результат
воплотится мечта
нужно только выйти на трассу, поймать авто
не думать о том
как дома будут роптать
заклинать возвратиться, круги топтать
о том, какая под рёбрами пустота

улетает один из ста
как всегда, только один из ста
остальные становятся белыми, как береста
теребят рукава пальто
начинают шептать
что ещё будет шанс, что жизнь едва начата
и расходятся по домам, до второго шанса
не доживает никто

И вот планету уничтожают.

Никто не успевает опомниться: никто не наблюдает пожара, не слышит гулкой ангельской звонницы, не блеет монологи, не плачет, не бьётся в бесполезной истерике... В кино всё было как-то иначе — взрывали крупный город в Америке. Хотя, конечно, чаще спасали, и это называлось «Спасать Весь Мир», а дальше ударяли басами и выпускали хрупких мамаш с детьми.

В кино красиво рушились стены и было много слов, беготни, стрельбы. На деле — всё случилось мгновенно и просто в пять секунд перестало быть. Осталась только пара абзацев в буклете «Краткий атлас Вселенной»: «...опасно... ...посещать воздержаться... ...уничтожают выдр и тюленей...»

А ниже — пятна некой земной еды и надпись синим карандашом:
«Зато у нас цветут синусоиды! Их красота любого приводит в шок. И пусть у нас невежество, грязь и дым, вам всё равно не встать с нами в ряд. Тот, кто не видел цвет синусоиды, жизнь прожил зря».

Владелец атласа — синий гигант Тхатто сидит в архивах четвёртый год: ругает окаянный земной цветок, и всё никак не найдёт.

Она заходит,
обрушивается на сиденье:
грузная, неопрятная, пахнущая табаком и
почему-то лесными ягодами.
Целый день я
трясся в этом автобусе — уже практически в коме,
и тут она: лузгает семечки, напевает,
разглядывает
облупившийся лак на ногтях.
Чудовищно человечная, слишком живая.
Я нервно пялюсь в окно,
в окне мимо нас летят
деревни, солнечные поля, еловые чащи:
по правде сказать, довольно плохое кино.
Мне становится мутно и тошно, хватаю вещи,
сигналю водиле и выхожу.

Она выходит за мной.

Я спускаюсь с насыпи к полю.

Она спускается тоже.
С минуту смотрит, как над травой мотыльки снуют.
сбрасывает одежду, вещи, кажется, даже кожу,
как высохший кокон, ненужную чешую.
Оборачивается, подмигивает, мол, взгляни-ка,
идёт грациозная, плавная, как литая,
расправляет крылья, пахнущие земляникой,
и взлетает.

Я стою, моргаю — треснувший глупый г о лем,
выброшенный на берег кит.
Она парит и в бреющем полёте над полем
срывает ромашки и васильки.

Свет мягок, и дверь заперта.
Здесь каждый — с каким-то изъяном.
Вот малый, плюющий в стаканы.
Разделавший тётушку в ванной.
Пустивший каймана в фонтан.
Маньяки,
льстецы,
клептоманы:
коктейль для особых гурманов,
любителей слухов и тайн.
Скрестивший блоху и кота.
Учивший младенцев летать
ночами у края карьера.
Мошенники и браконьеры.
Воронам и крысам под стать,
внебрачные отпрыски ночи,
отребье с самого дна,
неплохо живущие на
доходы с продажи почек.
Я тоже порою... а впрочем,
вам лучше об этом не знать.