Алексей Дьячков - Игра воды. Книга стихов

Он ночи посреди открыл глаза,
Привстал на локоть, сбросив одеяло.
Гуляя по развалинам гроза
То клен, то голубятню выделяла.

Не двигались морщины на лице.
Он встал, оделся, старый плащ накинул
И вышел под фонарик на крыльце.
И в дождь шагнул. И в нем бесследно сгинул.

Дорогу дальше представляю я —
На склон, где нотрдамские химеры
Застыли, где к вершине подходя
Деревья уступают место небу.

Под липой, что бесстрашно разрослась,
Он будет ждать охотников из леса,
Писать стихи и долго жить, семь раз
Отмеривая, прежде чем отрезать.

Зарос склон за полем футбольным ромашками,
И кашкой зарос. – Ну так что ж…
На облако, на телевышку размашисто
И весело креститься бомж.

Он стаю душманов вспугнул из кустарника,
И рябь отразилась в реке.
И прям под окном моим в небо уставился
Оболтус, застыв в столбняке.

Шмурыгая шлепанцами по линолеуму,
Я дальше потопал, держась
За стену, к палате моей, новым опытом
Любви исцеленный тотчас.

Прощенный за боль, за творение шепотом
Скворцами, вспорхнувшими ввысь.
За то, что я в надписи «Выход» нашел такой
Простой, неожиданный смысл.

Проезд. Ворота. Мухомор
Песочницы. Столбы опор.
Больничное окно во двор.
Ведро под куст несет уборщица.

Пускает дым сестра с крыльца.
Прохожий – не видать лица.
Куста кипящая листва,
Застыв, над лавкою топорщится.

Вдыхая дыма никотин,
Никто проводит день один,
Оставленный на карантин
В палате с форточкою маленькой.

Больница, тихий двор, барак,
Застывший у окна дурак —
Печально движется все, как
Вода в воронке умывальника.

Все едет – тополь, гаражи,
Больной – кто тих, кто еле жив,
В сторонку книгу отложив,
Сидит, сутулится, задумавшись.

Кто у окна застыл – вдвоем,
Кто размышляет – ё-моё!
Кто этой пылью опьянен
кустом, площадкой, лужей, пустошью.

Жизнь ушла на то, чтоб злиться на погоду,
Прятать деньги в верхнем ящике комода,
Набивать на Пасху ситцевый, тугой,
Полный шорохов мешочек шелухой.

Повторять упрямо, как слова считалки,
Утром топая к машине на стоянку,
Пока дворник продолжает двор мести:
Отче наш, иже еси на небеси…

Бегать под дождем, пугать ребенка штормом,
Петь комаринским хореем шестистопным
О помятых у антоновки боках,
О неспешных, как коровы, облаках.

Память все еще растит во мне ребенка.
Свет реликтовый засвечивает пленку —
Вот уже до института засветил.
Сад колхозный. Я под яблоней один.

Ветка в сумерках, ёк-макарек.
Над ларьком тьма качается легкая.
Так раздуй для меня уголек,
Чтобы сердце от страха не екало.

Разомни мяты лист на два-три,
Окати кипятком травы родины.
У бездомной собаки внутри
Разгорелась пригоршня смородины.

Знаю я, что за пыльным репьем
На площадке со ржавыми трубами
О житье напряженном своем
Трансформатор с гудением думает.

Что подростки на то, что нельзя
Тратят время в бараках колонии,
И почти что потрачена вся
На пустырь перед школой гармония.

Я учил падежи, наблюдал за растеньями,
Поддавался влиянью – хамил и грубил,
Чтобы с физики выгнанным за поведение
В раздевалку плестись коридором глухим.

Я натягивал куртку и пел, хоть не пелось мне,
И по склону спускался к реке не спеша,
Чтоб глядеть, как на заводи гладкой поверхности
Пропадает седых облаков урожай.

И хотелось грустить, и молиться, и плакать мне,
И кого-то любить, когда из-под листвы
Теплый воздух моченого яблока мякотью
Расползался на медленных складках воды.

Возвращался домой то пешком, то автобусом,
Старым школьным двором, где, физичку кляня,
Средь ребят-футболистов и прочих оболтусов
Моя бабушка не находила меня.

Тюк бечевой прижав для верности,
Отец во тьму отводит ослика.
Загадочная память осени —
Свет проступает на поверхности.

Рябь телика, раскаты тиканья,
Верстак в углу со стружки кружевом,
Мы оставляем миски с ужином
И гарь потушенных светильников,