Виктор Улин - Литературный институт

Так, Белинский утверждал, что

«« Дон Кихотом » началась новая эра искусства – нашего, новейшего искусства… Он [Сервантес] более живописал действительность нежели пародировал устарелую манеру писания романов, может быть, вопреки самому себе, своему намерению и цели.»

А.С.Бочаров считает, что

«сами отличие этого типа романа (« Дон Кихота » – первого европейского большого романа в современном понятии) от прежних « романов », которые уже надо мыслить в кавычках – само это различие изображено в композиции « Дон Кихота ».»

В отличие от предшествующих образцов, где герои в целом лишены внутреннего развития, Сервантес дает свои характеры в динамике.

Особенно ярко это видно на эволюции образа Санчо Пансы. Первоначально он отправляется с Дон Кихотом исключительно в целях обогащения. Но исподволь в Санчо идет трансформация, в третий поход он едет уже просто из чувства привязанности к своему господину. Новый этап его личности виден в эпизодах XLIV-LIII глав 2-й книги, где Санчо губернаторствует совсем не так, как виделось ему в грезах.

(Стоит лишь вспомнить его мысли в XXIX главе 1-й книги, где он мечтает своих вассалов-негров

« погрузить на корабль, привезти в Испанию, продать их тут, получить за них наличными, купить на эти денежки титул или должность – и вся недолга, а там доживай себе беспечально свой век !»)

К концу книги напитавшись высшей духовностью, которая исходит от Дон Кихота, Санчо и вовсе преображается, поднявшись в своем мировоззрении значительно выше прежней среды. Достаточно сравнить его дела и исход с « острова Баратарии » с тем, что волнует в ту же пору его жену и дочь. Хотя еще в начале пути именно так представлял он себе свое губернаторство.

Эволюция самого Дон Кихота еще сложнее.

В первых главах 1-й книги он всего лишь заурядный идальго, который

«мало спал и много читал, мозг у него стал иссыхать, так что в конце концов он и вовсе потерял рассудок».

Первый « пробный » выезд Дон Кихота (гл.II-V) в самом деле смешон до крайности и рисует нам несложный образ умалишенного. Показательно, что именно тогда – лишь один раз во всей книге – в V главе 1-й части Дон Кихот сознательно воображает себя легендарным рыцарем Балдуином, как и следует настоящему безумцу. Но дальше, на сотнях страниц разнообразных приключений, наш герой уже никем себя не воображает: он существует сам по себе. Он ведет себя в рамках своего « я » – Дон Кихота Ламанчского – совершающего подвиги к вящей славе ордена странствующих рыцарей.

Второй выезд, обставленный всей атрибутикой вроде бы наполнен столь же нелепыми приключениями. Но в то же время его содержание уже шире задуманной пародии. По этому поводу К.Державин пишет:

«Пародийно-рыцарский характер авантюрных приключений Дон Кихота несомненен в первой части романа, и в частности, в тех его главах, которые описывают первый неудачный выезд ламанчского безумца в поисках приключений. Далее пародия насыщается уже самостоятельным значением, отрывается от пародируемого образца и разворачивается в грандиозное полотно сатирико-реалистической эпопеи».

Большинство исследователей романа склонны считать, что с серии « безумств » в горах Сьерры-Морены (гл. XXIII-XXVI 1-й книги) начинается процесс, поименованный ими « расширением образа » Дон Кихота. Там сумасбродный рыцарь впервые как бы оценивает себя сторонним оком, раздумывая, с кого бы ему взять пример: с буйного ли Роланда или с меланхоличного Амадиса Галльского. В этой попытке самооценки таится глубокая перспектива дальнейшего развития. И хотя буйства рыцаря в горах все еще смешны и кажутся простым сумасшествием, но тем не менее с этих страниц в душе читателя начинает зарождаться подозрение о том, что Рыцарь Печального Образа, по словам того же К.Державина,

«не мудр и безумен, а мудр в своем безумии».

Действие второго выезда дважды возвращается на один и тот же постоялый двор (гл. XVI-XVII и гл. XXXII-XLVI). Возможно, в таком возвратном строении композиции проявляется некий глубокий замысел автора о подспудной цикличности всего повествования. Последний в некоторой мере прослеживается и во второй книге, где несчастные герои дважды попадают в герцогский замок ( гл. XXXI-LVII и гл. LXIX). Вероятно, такая антипараллель – место, где герои дважды проходят мытарства, будь то грязный двор или замок аристократа – усиливает сатирическое отношение автора к нравам своего времени.