Виктор Улин - Литературный институт

Первая книга романа заканчивается возвращением Дон Кихота в свой дом и сообщением о его смерти.

Композиционно она носит вполне законченный, самостоятельный характер. Это становится особенно очевидным, если вспомнить, что она содержит шутливые эпитафии, которые как бы создают «рамку», ограничивающую повествование и подчеркивающую, что в книге уже сказано все задуманное.

Правда, в двух выездах идальго не реализуется уважение к святой троице, однако в архитектуре 1-й книги выявляется глубокая внутренняя соразмерность. Герой совершает два выезда, во время второго дважды посещает одно место, система главных персонажей состоит из двух единиц. Кроме того, есть два противоборствующих лица (священник и маэсе Николас), две скорбящие домашние женщины (ключница и племянница), две пары в любовной интриге (Карденьо + Лусинда и Фернандо + Доротея)…

Все это позволяет говорить о том, что первая книга дает образец реализации парной равновесной схемы.

Почему же Сервантес создал еще и вторую книгу, как бы надстроив уже законченное здание?

Толчком (но не более!) к написанию было желание поставить на место того самого псевдо-Авельянеду, который опорочил рыцаря и оруженосца, извратив их образы в скверной подделке.

(И опорочив, остался-таки в памяти людской неким вариантом Герострата.)

Но, конечно, причина крылась в другом. Вероятнее всего, автором владела органическая потребность довести эволюцию героев до конца, не оставив недоговоренностей.

Вторая книга « Дон Кихота » вызывает множество суждений.

Некоторые исследователи вообще видят главной композиционной проблемой романа является различие между первой и второй книгами.

С.Бочаров отмечает, что

«действие во второй половине книги уже во многом определяется существованием первой части как повествования, которое всем известно. Все знают, о чем Дон Кихот и оруженосец беседовали вдвоем без свидетелей, и эта мистификация автора становится предпосылкой и фоном других многочисленных мистификаций со стороны окружающих центральных героев лиц».

Исследователь даже делает вывод о том, что

«действие принимает характер искусственный, неорганический, в отличие от естественного событий первого тома».

Вторая часть кажется искусственной даже по самой ее компоновке.

Первая достаточно динамична – действие течет довольно быстро, эпизоды легко сменяют друг друга. Вторая книга непомерно раздута, в ее архитектуре утрачены и стройность и соразмерность частей.

Так, описание гостьбы Дон Кихота в замке герцога (занимающее 21 главу!) страдает непомерными длиннотами, не оправдывающимися смыслом содержания. Кажется, что у пружины вышел завод и действие замерло на месте – возникает диссонанс с общим темпом изложения.

Однако при всем том вторая книга необходима; без нее образ Дон Кихота остался бы в значительной мере черно-белым. Ведь именно в ней происходит качественный сдвиг в характере бедного идальго.

В первой книге рыцарь занят творением собственного образа, она носит как бы подготовительный характер. Простись автор со своим героем после шуточных эпитафий – и, возможно, Дон Кихот не вошел бы в память благодарного человечества, а оказался бы преданным забвению, подобно десяткам героев предшествовавших и последующих романов сходного типа. Он умер бы просто забавным безумцем, не более того.

Вторая часть романа важна и ценна тем, что на шаг за шагом рисует прозрение Дон Кихота: он начинает реально видеть и оценивать то, что – казалось бы – находится в полном согласии с его прежними бреднями.

В первой книге признание Дон Кихота за рыцаря было эпизодическим, продиктованным попытками близких вернуть его в лоно разума (например, речь Доротеи в гл. XXIX).

Вторая же часть от начала до конца рисует «признание» заслуг Дон Кихота. Разумеется, над рыцарем издеваются, но ведь издевательством – хоть и направленным на благую цель! – было многое и в 1-й книге.

(Например, доставка Дон Кихота в клетке священником и цирюльником в гл. XLVII.)

Дело не в отношении окружающих к Дон Кихоту, а в отношении самого Дон Кихота к окружающему. Без этого прозрения, завершившегося обратной трансформацией странствующего рыцаря Дон Кихота Ламанчского в идальго Алонсо Кихану Доброго развитие образа нельзя было бы считать полным.

Прозрение начинает зарождаться исподволь. Корни его в общем имелись с самого начала: ведь все окружающие не уставали поражаться контрасту между мудростью Дон Кихота в отвлеченных проблемах и полным безумием во всем, что касалось рыцарства.