Виктор Улин - Литературный институт

Не случайно М.Алпатов отметил, что

«на протяжении всего романа мы следуем за Дон Кихотом как бы по узкой меже между миром его фантазии и миром реальным».

Еще более ясно оформил эту мысль К.Державин:

«Основная, сквозная тема романа – разлад. Сначала разлад и противоречие между фантазиями больного воображения ламанчского рыцаря и окружающего его реально-бытового мира. затем – между ним и социальной действительностью».

Сама фигура идальго – это своего рода ходячее противоречие.

Тонко подметил разлад даже в самом рыцарском облачении Дон Кихота В.Шкловский:

«Для современника доспехи Дон Кихота были не только устарелыми, но и противоречивыми: наножья и доспехи рук были металлические – это было древнее тяжелое вооружение, панцирь и щит были кожаными – это было легкое вооружение. Дон Кихот был одет противоречиво и производил на современников впечатление, какое на нас произвел бы человек в шубе, соломенной шляпе и босиком».

Если вдуматься, внутренний разлад « запрограммирован » Сервантесом даже в самом названии романа (хотя испанское слово « ingenioso », стоящее эпитетом к имени Дон Кихота и не имеет полного русского эквивалента): ведь с первых глав мы понимаем, что идальго далеко не хитроумен в привычном смысле слова.

Всем упомянутым огрехам возможно и следующее простое объяснение. Не планировав сразу вторую часть и не придавая чрезвычайного значения всей книге вообще, Сервантес писал ее, не заботясь о точной стыковке всех блоков. И не оборви смерть его исканий, он существенно переработал бы текст полной версии романа.

Однако даже при всех – действительных или мнимых – недочетах композиции роман Сервантеса велик тем, что он основан на гуманной идее и дает нам замечательный образ героя.

3

Отвлекшись от уже полностью освещенной темы композиции, хочу сказать несколько слов о самом этом образе.

Кто он – хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский?

Мудрый безумец, безумный мудрец, слепок с замшелого рыцаря, образец торжества духа над плотью?..

С точностью можно сказать лишь одно:

герой превзошел первоначальные намерения автора.

Из смешного сумасброда вырос образ глубокий, богатый, взывающий к самым человечным чувствам.

Ведь вот какое странное дело.

Вся композиция романа – цепь невероятных чудачеств новоявленного рыцаря. Он не совершает ни одного – ни одного! – результативно полезного дела.

Те немногие из последних, что имели действительно стОящую цель (защита пастушка Андреса в гл. IV 1-й книги; поединок с бесчестным соблазнителем дочери несчастной дуэньи Родригес – единственной живой души, искренне верившей в справедливую силу Дон Кихота в гл. LVI) кончаются либо не тем результатом, либо вообще обходятся без его участия.

Другие действия Дон Кихота по-настоящему вредны – например, разгром кукольного театра в главе XXVI 2-й книги.

Некоторые же – как освобождение каторжников – просто преступны.

Но те не менее мы почему-то всякий раз оказываемся на стороне героя.

И вопреки здравому смыслу не одобряем действий Самсона Карраско, возвращающего Дон Кихота к разумной жизни для его же пользы. Напротив, нам хочется раскроить череп зловредному бакалавру за то, что тот поверг в прах несчастного рыцаря.

Если открыть книгу с конца и прочитать названия-аннотации всех глав, то покажется, что роман уморит смехом. Но стоит начать чтение – и нам становится грустно…

«По мере того, как Сервантес развертывает повествование о чудачествах и мытарствах Дон Кихота, меняется наше отношение к нему и поведению его врагов. Понимая, что сам Дон Кихот является виновником своих злоключений, мы вместе с тем все больше сочувствуем ему и все больше виним враждебный ему мир и тех людей, которые решительно отказываются понять его побуждения ,

– отмечает Н. Снеткова.

– Нас все более отталкивает обывательское самодовольство этих людей и свойственное им чувство превосходства над Дон Кихотом. А странствующий рыцарь, не переставая быть смешным, становится образом печальным и трагическим, благодаря чему все больше привлекает наши симпатии».

При всей своей внешней комической легкости, « Дон Кихот » – одна из наиболее трагических книг в мировой литературе.

Причем, разумеется, я имею в виду не внешнюю сторону, не безжалостные физические нравственные унижения, выпадающие на долю героя. Нет, трагизм заложен внутри и он шире, чем – по словам И.Эренбурга –