Виктор Улин - Танара

Валерию Роньшину,

моему литературному брату

«Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои”.

(Еккл. 1:6)

В черноте ночи, выделяясь среди неярких июльских звезд, возник пульсирующий огонь проблескового маяка. Через несколько секунд вспышки раздвоились и стали мигать то сверху, то снизу; между ними, слегка желтоватые, проявились огни посадочных фар.

« Як-42 »? – машинально подумал Грейфер, отметив люминесцентно белый цвет проблеска. На всех остальных российских самолетах до сих пор стояли красные… И тут же одернул себя – какой, к дьяволу, « Як-42 » в Турции? « Боинг три семерки », или аэробус, или какой-нибудь « Дуглас »… Он невесело усмехнулся, вдруг осознав, насколько отстал от прежней жизни, если уже не имеет понятия о цвете проблесковых огней современных зарубежных самолетов.

А ведь раньше…

Раньше было раньше, – остановил себя он. – И больше никогда не будет. Надо смириться. И жить сегодняшним днем. Вчерашним нельзя. Потому что жизнь прошлым есть медленное погружение в болото отчаяния. А сегодня еще можно порадоваться… Хотя бы чему-нибудь

Словно подтверждая его мысли, с территории соседнего отеля взметнулись в небо красные и зеленые искры салюта. Без всякой причины: просто как констатация вечно царящего праздника. Похоже, здесь это было привычно.

Самолет полого набрал высоту. Развернулся, показав цепочку слабо освещенных иллюминаторов, и продолжая левый разворот, ушел еще выше. Выше и дальше, устремляясь по ему лишь ведомой трассе вглубь материка.

А над Средиземным морем продолжали лопаться веселые ракеты.

Черт побери, – внезапно пришло ему на ум. – В нормальной стране нормальный человек может жить именно как самолет. Часть жизни разгоняясь и набирая высоту, а потом имея возможность протянуть – говоря летным языком – на аэродинамическом качестве. То есть полого планируя; спускаясь настолько медленно, что хватит на остаток отпущенных дней. А в России жизнь подобна ракете: можно подняться сколь угодно высоко, но только пока работает двигатель. Потом все равно остается лишь падать. И чем выше подъем, тем отчаяннее падение.

Самолет растворился в ночи. Но над невидимой Антальей возникли проблески следующего. Здешнее воздушное движение было неимоверно насыщенным.

Салют продолжался; к нему присоединились далекие отзвуки дискотеки, устроенной турками специально для русских постояльцев.

«…На недельку!

До второго!!

Я уеду!!!

В Комарово!!!!..»

Вероятно, подвыпившие соотечественники лихо отплясывали под это двадцатипятилетнее, но до сих пор живое ретро.

На выдающемся в море пирсе, оснащенном лестницами для комфортного спуска в воду, горели желтые огни. Аккуратно и ровно, по всему периметру. Напоминая размеченную вертолетную площадку с рулежной дорожкой от берега.

Какие-то люди, смеясь и невнятно переговариваясь, гулко прошли по дощатому настилу. Потом спустились и шумно бросились в черную морскую воду. Плавали и брызгались, и хохотали, наслаждаясь ночью, чистым остывающим воздухом, теплым морем и своим бытием.

И лишь он казался себе чужим на этом празднике жизни.

Остап Бендер, обронив в прошлом веке одну из коронных фраз, горькой правдой поразил в самое сердце.

Он встал с чуть влажного шезлонга и пошел к отелю. Упругой и пока еще легкой походкой.

Бывший майор ВВС.

Бывший гражданский летчик.

Бывший абсолютно счастливый человек.

А ныне никому не нужный и не интересный даже самому себе, нигде не работающий сорокапятилетний россиянин Валерий Оттович Грейфер…

Цепочка бассейнов струила в ночь нежное перламутрово-голубое сияние. Выставив желтую предупредительную табличку о том, что пол скользкий, турок в красной куртке мыл керамогранит шампунем из специального пылесоса. Аккуратно сложенные желтые зонтики спали до утра над белыми лежаками. Из открытого бара доносилась мелодичная музыка. Свободных столиков не имелось. Люди отдыхали на полную катушку.

На двери отеля было нанесено название: « Pleasure » в обрамлении разноцветных ракушек.

Грейфер немного знал английский и пробыв тут всего несколько часов, уже понял, что здесь в самом деле все создано для удовольствия. Причем не просто удовольствия, а Удовольствия, возведенного в ранг смысла жизни. Хотя бы на неделю.