Сергей Баранов - На южных рубежах

– Где схрон?

– Ай, нет, казак, дарагой! Давай договориться.

– Ну, жулик! Я же тебя могу есаулу сдать. Чи покликать? Что тогда будешь делать?

– Ой, сдать! – возразил спокойно бай. – Саул приказ – меня в Верный. Я ничо не знать.

– Ух, шельма! Добро, твоя взяла. Чего делать надобно?

– Дуруг казак тоже идет, саул сказал, – бай указал на Луку и подмигнул Гришке, – сами ваша доля делит! Палавин – мне, палавин – вам!

– Ээ! Нет, друг киргиз. Каждому свой антирес – поровну! – не согласился Гришка.

– Дурак казак! Дуруг твоя – кто? Молодой! Ты – старшой! Сам решат, сам делит! Половина – больше, чем треть? А?

– Ну, лис, ну, торгаш! – стал считать Гришка барыши. – И то верно, Лука соплив ишшо, дуван делить. Айда!

– Айда! – согласился бай. Слово пришлось ему по душе своей универсальной воздушностью. – Три бандит берем. Остальной – отпускай. Есаул смотрет штоб.

Все было проделано с осторожностью и в тишине, чтобы не разбудить есаула. Семеро были отправлены по домам, а троих, включая допрошенного, казаки вели между своих коней, на арканах. Естественно, бай эту кавалькаду возглавлял на славном своем ишачке.

Бандиты спрятали добычу к югу от кордона, в лесистых гребнях гор, куда не мог попасть человек – разве что случайно, в месте укромном и надежном. Бай разузнал эти подробности в пути, подозвав своего горемычного знакомца поближе. Гришка как ни вслушивался, как ни злился на то, что ничего не понимал в казахской речи, был совершенно бессилен. И все же, без него, вся эта затея оказалось бы невозможной, потому что трое бандитов легко бы разделались с баем. Гришка представлял тут силу, однако вникнуть в байские хитрости никак не мог.

– Отвечай, сын собаки! – повелительным тоном говорил бай, качаясь на ишаке. Бандит плелся рядом, привязанный арканом к седлу на коне Луки, уставший и изможденный. – Разве велит наш закон заниматься барымтой? Разве имел ты право забирать добро людей знатных, гораздо более высоких, чем все твои темные предки вместе взятые!?

Поучительные речи бая и в особенности оскорбления, сыпавшиеся на долю предков бандита, раздражали того и злили. Он бы голыми руками удавил бая в других обстоятельствах за одно только слово о его предках. От бессилия он кусал губы и царапал десны в кровь, так что вид у него был самый что ни на есть дикий, как у человека первобытного, мало отличного от зверя.

– Да, не похвалят тебя родственники! Отец твой жив? Нет? Значит, дед? Ага, тем лучше! Ох и наказание вас ожидает в ауле! Ойпырма-ай! Видит Аллах, мне жаль тебя, молокосос!

И это было правдой. Столь горькой истиной, о которой сам бай вряд ли подозревал.

Конечно, они возвращались домой живыми, хоть и побитыми. Это лучше, чем быть сосланным в белые русские леса навеки вечные, в далекую Сибирь, с железным кольцом на шее, как у пса, или запросто быть повешенным на первом суку, как вор и грабитель, по законам военного времени.

Но, все же, в ауле их ожидала суровая расправа – за кражу коней и оружия у своих родичей, за самовольное бегство, за поражение и потерю всего этого добра, – бандит даже не хотел об этом думать. Теперь предстояло отдать даже спрятанную добычу, ведь вооруженные казаки, слушавшиеся бая во всем, своим видом и присутствием свидетельствовали о том, что договор будет исполнен, иначе бандитам не миновать названных суровых кар. И все же, лучше было предстать перед судом родных отцов и дедов.

– Так что слушай меня, щенок. Говори, сколько всего добычи? Десять коней и мешок бабских побрякушек? Смотри, у меня! – тут баю в голову пришла новая мысль. – Если, подлец, ты что-то утаишь – эти бородачи размозжат твою башку! Но, послушай меня. Мешок с драгоценностями ты им не указывай, а отдай мне, потихоньку, понял?

– Хах! Ты хочешь обмануть этих воинов, мырза? А если я им расскажу? Поверь, хоть я и не знаю русского языка, я сумею донести о твоих хитростях!

– Замолчи, сын собаки, и послушай, когда с тобой говорит мудрый человек, чьи предки сражались при Анракае! Имя мое и слава моего рода настолько широко известны в Семиречье, да что там, во всей Степи, что твои поганые уши должны оборачиваться вширь, когда слушаешь мои мудрые указания! Я знаю, где твой аул, знаю твоего деда и ваших аксакалов. Что если я напишу им послание? Расскажу им о твоих похождениях, о том, как трое казаков победили вас десятерых и отправили в сарай, как неугодных и грязных невольниц? Про то, как ты плакал и звал маму, когда тебя допрашивал казак-мурза?