Реймон Арон - Опиум интеллектуалов

Рыночная экономика и всеобщее планирование – это модели, которые не реализуют ни одну действующую экономику, никакие последовательные этапы эволюции. Нет никакой необходимой связи между фазами индустриального развития и господством той или иной модели. Отстающие экономики, скорее, ближе к модели планирования, чем к передовым экономикам. Смешанные режимы не являются «мутантами», неспособными к выживанию, есть формы, переходные к «чистому» типу, но при нормальном государстве. В экономике планирования можно найти много более или менее модифицированных категорий, относящихся к рыночной экономике. По мере возрастания уровня жизни и по мере того, как советский потребитель будет иметь настоящую свободу выбора, блага и трудности западного процветания появятся и по другую сторону железного занавеса.

Революции ХХ века не являются пролетарскими, они были задуманы и осуществлены интеллектуалами. Они свергли традиционную власть, не приспособленную к техническому веку. Пророки воображали, что капитализм вызовет революцию, сравнимую с той, которая произошла во Франции в конце XVIII века. На самом деле, все не так. Напротив, там, где правящий класс не смог или не захотел достаточно быстро провести модернизацию, там неудовлетворение буржуазии, нетерпение интеллектуалов, извечные амбиции крестьян вызовут взрыв.

Ни Россия, ни Соединенные Штаты пока еще не пережили борьбу аристократии и буржуазии. Царизм пожелал стать технической цивилизацией, полностью отвергая демократические идеи. Его сменила власть, установившая странное общество и государство, в котором администраторы представляли собой единственный привилегированный класс. Соединенные Штаты сами пришли к осознанию прогрессистских идей XVIII европейского века. Они попытались ввести их в практику на девственных землях, которые надо было завоевать, и в меньшей степени на индейцах, обрекая их на смерть вследствие разницы между племенной культурой и культурой иммигрантов, чем в борьбе с суровыми условиями природы. Никакая аристократия, гордая своими возможностями, не ограничивала порыв разума и развития промышленности. Религия учила моральной строгости, но не ортодоксии веры. Она призывала граждан к принципиальности, к конформизму, она не объединилась с государством, чтобы сдерживать развитие современной мысли.

Оптимистическое мышление XVIII века не было опровергнуто никакими событиями, сравнимыми с Великой революцией и возникновением пролетариата. Гражданская война, мировая война и война кризисов была истолкована историками, являющимися рупором победителей, как триумф: мир не может жить полурабом-полусвободным. Американские рабочие приняли американскую идею и не поверили в неизбежность Апокалипсиса.

Вооруженные учением, которое заранее было обречено, большевики стали строителями индустриального общества неизвестного прежде типа. Это государство взяло на себя ответственность распределять коллективные ресурсы, управлять заводами, создавать накопления, увеличивать капиталовложения. Западный рабочий класс XIX века восставал против своих хозяев, но не непосредственно против государства. Там, где хозяева и государство представляют единое целое, там мятеж против одного влечет за собой неприятие другого. Марксистская идеология предлагает замечательное оправдание необходимости государственной экономики: пролетарии должны безусловно повиноваться своей генеральной воле, воплощенной в партии.

Разумеется, если бы был возможен диалог, интеллектуалы выступили бы против нищеты окрестностей Ленинграда и Москвы 30-х годов так же, как их коллеги выступали в XIX веке в предместьях Манчестера или Парижа. Контраст между развитием средств производства и кажущимся или действительным ухудшением условий жизни и народными страданиями вызовет появление утопий, предрекающих легкий, безболезненный прогресс.

Впрочем, какую революционную программу можно было бы противопоставить советской действительности? Они будут требовать или требуют политических свобод, рабочего контроля, но не индивидуального присвоения средств производства, кроме сельскохозяйственных орудий труда. При капиталистическом режиме массы вправе полагать, что народная собственность ликвидирует или уменьшит неприятности, связанные с промышленностью, но при коллективистском режиме они не могут ждать такого же чуда от восстановления частной собственности. Недовольные мечтают о возвращении ленинизма, истинно пролетарского государства, с другими понятиями они стремятся к таким институтам, к такой жизни, которые более точно выразят господствующую идеологию.