Аркадий Славоросов: Опиум

Осенней серости промозглость,
Покорность палого листа,
И полу-вздох, и полу-возглас
У Поцелуева моста.

Всё так изысканно и мило:
Очарование очей…
Но снова мимо, мимо, мимо
Иду, свободный и ничей.

Отбой хрипят больные трубы,
И сердце смотрит в пустоту.
И немота слепила губы
На Поцелуевом мосту.

Душа обуглено дымилась,
Вновь обретя покой и вес.
Был полу-казнь, был полу-милость
Холодный дождь с пустых небес.

И, как лицо продажной девки,
Был день мой бледен и испит.
Подолом мокрым хлещет Невка,
Над ней фонарь, как цапля, спит.

О, запустенье птичьих высей,
О, запустение сердец!..
А Осень мечет, мечет бисер
И разорится, наконец.

Урод октябрьский рыбу удит,
Облокотясь о парапет…
Но было — значит будет. Будет! —
Вот мой единственный ответ.

И лопнет сырости осенней
Пузырь. Пророчеству внемли! —
И снова будет вознесенье
Над притяжением земли,

И клирос грянет: «Аллилуйа!»,
И прянет сердце в высоту…
И я умру от поцелуя
На Поцелуевом мосту.

Праздник машет красным флагом,
Свет вечерний бьёт в стекло…
Обернётся ли во благо
Мне приснившееся зло?

Мимо ГУМа едут танки,
Глухо кашляет салют.
А в театре на Таганке
Снова Горького дают.

Ветер бродит по панели
Между пьяненьких блядей.
Всюду серые шинели
Одеваются в людей.

Снег валит повсюду в мире,
Снег валит из всех прорех.
А сосед в седьмой квартире
Снова заперся от всех.

Крик ветвисто в небо вырос —
Не помог и веронал…
По соседству в храме клирос
Пел «Интернационал».

Не понятно пил иль не пил —
Хмеля ни в одном глазу,
Только сыплет белый пепел
На блевотину в тазу:

В этом доме нету крыши,
Крышу ветром унесло.
Хлеб насущный съели мыши.
Время вырвало весло.

Тараканий люд забавя —
Аж топорщатся усы —
Я сижу лицо уставя
В помертвевшие часы.

Кто-то ссорится за дверью,
Дети плачут и галдят…
Только с неба пух да перья
Мёртвых ангелов летят.

Полночь. Мёртвая дорога.
Этот мир не знает Бога,
Словно мы пришли сюда
После Страшного Суда.

Опалённые купины,
Изб ссутулившихся спины —
Уцелевшие селенья
После Светопреставленья.

Мы, туманом странным скрыты,
Словно братья-минориты,
Шли под тихий скорбный звон
За излучиной времён.

Месяц тусклой плыл улыбкой
Над действительностью зыбкой,
Над Россиею нагой…
Хруст морозный под ногой.

Между Шацком и Рязанью
Звёзды рыбьими глазами
Не мигая смотрят вслед.
Нас как будто вовсе нет.

Только странная тревога.
Только мёртвая дорога,
Как во времени черта.
А под нею — пустота.

И над пропастью бездонной
Уммагумма Пёс Бездомный
Брёл по кромке бытия,
Скуки смертной не тая.

В бессмертном свете электрических ламп
Обитает маленькая девочка-вамп,
Питаясь яблочными пирогами
И своими метафизическими врагами.

Полу-опаловая россиянка,
Прекрасная, как цветок-росянка,
Всосавшая, как и предписывает Игра,
Залётного фраера Комара.

Девочка, впейся в меня глазами!
Девочка, впейся в меня губами!
Я все шестерки покрыл тузами,
Но позабыл о Козырной Даме.

Дама Креста и Лэди Розы,
Дама моей безъязыкой прозы.
В гортанном городе Степанакерте
Лэди странствий и Дама Смерти.

Каждого ждёт Золотая Пуля,
И всей моей жизни — на пол-окурка…
Выпей меня, как глоток июля,
И за ненадобностью выкинь шкурку.

Мы попали в плен,
Маленькая Эн —
Всё здесь прах и тлен,
Всё здесь страх и сплин.
Лучше трижды сплюнь
Да о старый клён
Стукни: раз-два-три,
Лучше прикури,