Григорий Сковорода - Беседа 1-я Нареченная observatorium (Сіон)

Афанасій. Пожалуй, не примешивай к предитече и к пророкам божіим Діогенишка. Иное дело пророк, иное философишка.

Яков. Имя есть тоже — пророк и философ. Но не суди лица, суди слово его. Сам Христос сих, сыдящих во тме и сени смертней, называет псами. Не хорошо, де, отнять / 141 / хлеб чадом и «поврещи псом». А кои ухватились не за тень, но за прямого человека: «Даде им область чады божіими быти».

Афанасій. Ну! Быть так. Пускай сіи песіи люде хватаются за тень человечу, как за лжемонету. Но сами же, однак, они суть человеки, люди почотные, а не мертвая тень.

Яков. Сень стени мила, а ночь тме люба. Сродное к сродному склонно, а прилипчивоет обое сливает в ту же смесь. И сам ты таков, каково то, что любиш и объемлеш. Любляй тму: сам еси тма и сын тмы.

Афанасій. А! А! чувствует нос мой кадильницу твою. Туда ты завеял, что и я есмь тень? Нет, Якуша! Я тени не ловлю.

Яков. Я давича еще сказал, что ты одна еси от сих безчисленных, земный клуб обременяющих, мертвых теней, коим предитеча и весь пророческій лик точным сиделцам адским благовествует истиннаго человека. Безуміе есть в 1000-чу крат тяжелее свинцу. Самая тяжчайшая глупость образуется сими / 142 / сына Амосова словами: «Одебеле сердце их, тяжко ушима слышать». Сіе тяжкосердіе, сиречь, долой садящеесь, усыреннаго и грубаго сердца, мыслей его дрождіе, в самый центр земный погрязает, как олово, откуду тебе выдрать никак невозможно. Сердце твое, возлюбившее суетную ложь и лживую гибель тени человечія, — кто силен поднять из бездн земных, дабы выскочить могло на гору воскресенія и узреть целомудренным взором блаженного онаго, на седалище губителей не севшаго, Давидова мужа? «Удиви господь преподобнаго своего». Шатайся ж, гони ветры, люби суету, ищи лжи, хватай тень, печися, мучься, жгись.

Афанасій. О мучиш мене, паче египетскія гадательныя оныя льво-девы! Низвергаеш в центр земли, садиш в преисподнюю ада, связуеш нерешимыми узами гаданій, а я, хоть не Сампсон и не решительный оный предревній Эдып, однак доселе нахожусь пред тобою, Якуша, и волен, и не связан, по пословице: / 151 / «Мехом пугаеш».

Яков. Кто дурак, тот и во Іерусалиме глуп, а кто слеп, тому везде ночь. Если ты тень — везде для тебе ад.

Афанасій. Право ты, друг, забавен, люблю тебе. Можеш и о враках речь весть трагедіално. Вижу, что твой хра- \293\нитель есть то ангел витыйства. Тебе-то дано, как притча есть: «Ex musca elephantem», «Ex cloaca aream». Скажу напрямик: из кота кита, а из нужника создать Сіон.

Яков. Как хотиш ругайся и шпыняй, а я со Исаіею: «Яко лас товица, тако возопію и яко голуб, тако поучуся».

Афанасій. Вот нашол громогласну птицу! Разве она твоему пророку лебедем показалась? А тчоего голуба курица никак не глупее.

Яков. О кожаный мех? «Да избодет вран ругающееся отцу око твое!». / 152 /

Афанасій. Ты, как сам странными и крутыми дышеш мыслями, так и единомысленники твои, дикія думы, странным отрыгают языком. Сказать притчею: «По губам салата».

Яков. А не то же ли поет и твой пророк Горатій: «Porticibus, non judiciis utere vulgi». По мосту-мосточку с народом ходи, а по разуму его себе не веди.

Болен вкус твой, тем дурен и суд твой. Чувствуй же, что мудрых дум дичина состоит в том, чем она отстоит от бродящих по стогнам и торжищам, дрожджей мірскаго поверія. И гаразда скорее встретишся на улицах с глинкою, неж с алмазом. Многіе ли из людей могут похвалиться: «Вем человша, когда сам человек жалеет о себе: «Возглядах и небе знаяй мене?» Все устремили взор на мертвость и лжу. / 161 / «Воззрят нань, его же прободоша». А на сердце им никогда не всходит оный: «Коеж не сокрушится от него, род же его кто исповест?»

Афанасій. Ну, добро, быть так! Но за что ты мене назвал кожаным мехом?

Яков. Ты не только мех, но чучел и идол поля Деирскаго, поругавшійся божію пророку.

Афанасій. Но прежде выправься: как я мех?

Яков. Видал ли ты деревенску маску, что зовут кобыла?

Афанасій. Знаю, в ней ловлят тетерваков. Что же?

Яков. Ну! Если бы в таких масках 1000 человек на смотр твой пришла и пройшла, — можно ли сказать, что ты был им инспектор или обсерватор?

Афанасій. Кто исправно носит кобылу — можно видеть, но кто он внутрь есть и каков человек — почему знать? Ври далее.

Яков. К чему же далее? Уже видиш, что ты не точію мех, но чучела и болван. / 162 /

Афанасій. Вот тебе на! За кой грех?

Яков. За тот, что ты, всех виденных тобою в жизни человеков, одну точію на них кожу видел и плоть, а плоть есть идол, сиречь видимость; видимость же есть то мертвая крыша, закрывающая внутрь истиннаго онаго человека: «Положи тму, закров свой». «Се сей стоит за стеною нашею». \294\ «Посреди Вас стоит, его же не весте». «Слыши, Израилю! Господь бог твой посреди тебе». Видиш, что и человек твой, и ты с ним — кожаной, дряхлой, мертв, прах, тень… еси: «Каков перстный, таковы и…»