Григорий Сковорода - Беседа 1-я Нареченная observatorium (Сіон)

Яков. От рожденія ты не видал и не знаеш мене.

Афанасій. Или шутиш, или ты впал в обморок.

Яков. Что-то запахло тебе обмороком?

Афанасій. И мою голову поразил ты мраком твоим.

Яков. Я, Яков, есмь человек. А ты человека не знаеш, посему и не видиш. Где ж тебе обморок?

Афанасій. О человече! Когда бы ты в голове моей не потушил останков света молитвами твоими! Ты мне наскажеш, и до того уже доходит, что у мене ни очей, ни ушей, ни рук, ни ног не бывало.

Яков. Да только ли рук и ног? Ты весь ничтоже, ты умбра, ты тень не исповедующаяся: «Господи, человека не имам?»

Афанасій. Почему же я несть человек?

Яков. Может ли быть человеком то, что ничтоже?

Афанасій. Как же я есмь ничтоже твое?

Яков. Скажи ж мне, почему есть ничтожеством дым, пар, тень? / 112 /

Афанасій. Кая ж вина лишила мене человечества?

Яков. Тая, что ты не искал.

Афанасій. Ане искал почему?

Яков. А почему не ищеш амбры?

Афанасій. Есть ли она и что то есть она, не знаю.

Яков. Не веруяй о естестве человека, не ищет его, не обретает и не весть его.

Афанасій. Как же протчіе люди? Разве не разумеют? Всегда им человек во устах.

Яков. Все беседуют о всем, но не все знатоки. Бредут вслед владеющія моды, как овцы. А человек разумеет путь свой.

Афанасій. И так они слабо знают и дурно видят?

Яков. Так как ты и тем же оком. Но что тебе до людей? «Знай себе…» Довольно про тебе. Тем мы не знаем себе, что всю жизнь любопытствуем в людях. Осудливое око наше дома слепотствует, а зевая на улицы, простирает луч свой во внутренность соседских стен, приникнув в самое их пищное блюдо и в самый горящій в спальне их ночной светильник. Отсюду / 121 / критическія беседы. Богатые столы во все колокола повсюду звонят осужденіем. Кая польза любопытно зевать и ценить путь побочных путников, а презирать, без наблюденія, ведущую нас стезю? Отсюду заблужденіе, проступка, преткновеніе и паденіе. Что пособит знать, по сколько очей во лбу имеют жители лунные и дозеваться чрез всепрехвальнейшее штекляное око до чернеющих в Луне пятен, если наша зеница дома не прозорна? Кто дома слеп, тот и в гостях; и кто в своей горнице не порядочен, тот на рынке пуще не исправен. Если ж ты дома слеп, а в людях очит, \291\ знай притчу: «Врачу, сам прежде исцелись!» Не твое то, но чужое око, что не тебе служит. Чучел тот, не мудрец, что не прежде учит сам себе. Лжемонета всегда по рынке бродит, дома пуще опасна. Знай себе. Тем-то не разумеем и библіи, что не знаем себе. Она-то есть вселенская лампада, огненная Фарійская вежа для мореплавающія / 122 / жизни нашей. Она-то есть: «Друг верен, кров крепок…» Обретый же его, обрете сокровище. Но когда на домашней нашей стезе о бревно претыкаемся, тогда и на улицах друга нашего, нас, по лицу судящих лицемеров, самая мелочная соблазняет щепка: заплутываемся, как кровожадная муха, в пагубную паучину плотских дум, подло ползущаго сердца нашего; падаем в сеть и мрежу не чистых уст наших; погрязаем, как олово, в потопе лстиваго языка; погибаем вечно в священнейшем сем лабиринте, не достойны вкусить сладчайшія оныя пасхи: «Един есмь аз, дондеже прейду». Возвратися ж в дом твой, о буйный человече! Выйди вон из тебе дух пытливый, а сам изыйди из лика у Павла намеченных жен оплазивых. Очисти свою прежде горницу, сыщи внутрь себе свет, тогда найдеш и библейным ссором погребенную драхму. Стань на собственной твоей страже с Аввакумом: / 131 / «На страже моей стану». Слыш ушима! На страже моей, а не чуждей: «Знай себе, довлеет за тебе».

Афанасій. Не без толку ты наврал. Но только тое для моих зубов терпким и жестоким кажется, будьто я даже и сам себе не знаю.

Яков. Не уповай на твое знаніе, а речи пророков почи-тай не пустыми. Не все то ложное, что тебе не понятое. Вздором тебе кажется тем, что не разумееш. Не кичись твоею прозорливостью. Вспомни индейских путников: чем кто глупее, тем гордее и самолюбнее. Поверь, что не из дура родилось Іереміино слово: «Воззрех и се не бе человека… и не видех мужа».

Афанасій. Разве ж около его людей не было?

Яков. А где ж сей твари нет? Но они были умбра, или тень, а не прямые люди.

Афанасій. Почему же они тень? / 132 /

Яков. Потому что они тма. Они не знали, так как и ты, человека, ухватився, чрез слепоту свою, не за человека, но за обманьчиву тень его, а сей-то человек — лож, отвел их от истиннаго.

Афанасій. Изъясни мне, как ухватились за тень?

Яков. Вить ты тень разумееш. Если купуеш сад, плотиш деньги за яблоню, не за тень? Не безумен ли, кто яблоню меняет на тень? Вить ты слыхал басню: пес, пловучи хватал на воде тень от мяса, через то из уст прямый кус выпустил, а поток унес. В сію то меть Діоген, в полдень с фонарем \292\ ищучи человека, когда отозвалась людская смесь: «А мы ж, де, разве не люди?», — отвечал: «Вы собаки…»