Григорий Сковорода - Беседа 1-я Нареченная observatorium (Сіон)

Григорій. Слышал ты пророческих речей фигуры. Фи-\286\гура, образ, притча, баляс есть то же, / 61 / но сіи балясы суть то же, что зерцало. Весь дом Соломонов, вся библіа наполнена ими.

Афанасій. Если так — всуе защищаешь красавицу твою библію, нечево на ее зевать.

Григорій. Для чего ж ты зеваеш в зеркало?

Афанасій. К чему ж зевать на біблію, когда в ней голые балясы? А зеркало дело иное.

Григорій. Как иное, если оно есть та же пустошь. Разве тебе не довелось быть в хрустальных фабриках? Оно есть пепел.

Афанасій. Пепел, но прозрачный. Он меня веселит. Я в нем вижу самаго себя. А всяк сам себе миляе всего.

Григорій. О плененный твоим болваном, Нарцыссе! Мило тебе в источник и в прозрачный пепел зевать на гибельный твой кумир, а не сносно смотреть во священныя библейныя воды, дабы узреть в богозданных сих пророческих зерцалах радость и веселіе, и услышать преславныя сладости благовестіе: «Днесь спасеніе дому сему бысть». Повернись направо, слепец, выглянь из беседки на небеса, скажи мне, что ли видиш? / 62 /

Афанасій. Я ничево не вижу. Облака вижу, а облак есть то морская пара и ничто.

Григорій. О нетопыр, взглянь с приметою! Будь твое око орлее и голубиное! Да избодет твое вечернее око вран соломоновскій!

Афанасій. А! А! Вот она красавица — в восточном облаке радуга! Вижу ее: «Коль прекрасна сіяніем своим!»

Григорій. Ныне ж скажи мне, что видиш? Конечно, в пустом не пустошь же видиш.

Афанасій. Радугу вижу, а чем она и что ли такое она есть — город или село, по пословице: «Не знаю, бог весть…» Знаю, что сей лук благокруглый, облачный, испещренный называют дугою, раем, райком, радостною дугою и радугою.

Григорій. В индейских горах путешествовали европейцы. Найшли кожаной мех с хлебами и такое же судно с вином. Потом, пришед над пропасть, усмотрели по другую сторону что-то черное, лежащее на дороге. «Авось еще бог даст хлеб, — вскричал один, — я вижу мешище». «Провались такой мешище, — спорил другой, я боюсь: то зверище». / 71 / «Кой зверище? Клянусь вам: то огорелый пнище!» Четвертый сказал: «То город». Пятый вопіял: «То село…» Так-то и ты видиш, а что ли такое оно — не знаеш.

Афанасій. Который же с них отгадал?

Григорій. Решил гаданіе последній.

Афанасій. Ну, пошол, вріош! \287\

Григорій. Точно село. Они все там посели.

Афанасій. И один не спасся?

Григорій. Один из 7 одобрил древнюю пословицу: «Боязливаго сына матере ридать нечево».

Афанасій. Кая ж пагуба их погубила?

Григорій. Дурной взор и дурна прозорливость. Как только взодрались на онпол бездны, так всех их в смерть перемучил индейскій дракон.

Афанасій. Видно, что сіи прозорливцы имели рабское Ліино око, а не Ревеккин пригожій взор и не Лукина, товарища Клеопы. Фигурненькій ты выточил балясик, право… Да к чему же ты его приточил?

Григорій. К твоим очам на очки. / 72 /

Афанасій. А мне на что твои очки? Я и без них вижу.

Григорій. Видиш так, как по заходе солнца курица: чем больше зевает, тем менее видит. Должно зреть, узреть и прозреть, ощупать и придумать, повидать и догадаться. Красочная тень встречает твой взгляд, а мечтанье да блистает во твой ум, наружность шибает в глаз, а из нея спирт да мечется в твой разум. Видишь след — вздумай зайца, болванеет предмет — умствуй, куда он ведет, смотриш на портрет — помяни царя, глядиш в зеркало — вспомни твой болван — он позади тебе, а видиш его тень. Пред очима твоими благокруглый радуги лук, а за спиною у тебе царь небесных кругов — солнце. На прекрасную его во облаке, как в чистом источнике, тень гляди внешним взором, а на животворящее и спасительное его сіяніе взирай умным оком. Чистый ум есть то же солнце. Его праволучныя стрелы прямо ударяют в лице окиана, а самое их жало, уклоняясь от лица морского, косвенно бодет. Иметь иную, / 81 / сіе-то значит блюсти и примечать. Видим и осязаем в наличности, а примечаем и обладаем в сердце. Таков человек есть точный обсерватор, а жизни его поле есть то обсерваторіум. Вон где один тебе обсерватор! Взглянь: «На страже моей стану».

Афанасій. О, голубчик мой! О, мой кум Аввакум! Воистину люблю его. Конечно, он что-то не подлое примечает на страже своей. Скажи мне, мой прозорливец, куда смотрит и что то видит пророческое око твое?

Григорій. Не шали, Афанасій, не мешай ему смотреть, пускай себе забавляется.

Афанасій. Вот, а мы что? Пускай же и нам покажет го, что видит. Так ли, друг мой Лонгин? А Ермолай наш дремлет. Слышь, Ермолай! Востани спяй! Дремая, как курица, пуще не усмотриш.