Павел Владыкин - На этой планете мы – живьём…

И тут выходят на него сразу два лося. Ох, и сохатые! Ну и счастье! Роскошные рога. Особенно у первого – царские рога! Обоих лосей видел и соседний номер – Селедков. Он был дальше и левее. И, наверное, надеялся, что Дарский пропустит лосей.

То ли заспешил Вениамин, то ли передержал прицеливание. Представляешь его состояние?! Вот он, миг торжества! Вот они, золотые рога! Вот он, охотничий триумф! Выстрелил. Ух ты, мать! Звери метнулись назад и в сторону.

Вот оно – счастье! И Вениамин упал… Он такого рогатого красавца ждал всю жизнь. Все дни недели до выходных грезил охотой.

Селедков первым прибежал к Дарскому. Тот еще дышал. И, может быть, только один из нас – Кочкин – мог ему помочь. Можно еще было попытаться вывести сердце из спазма.

Смерть пришла за Вениамином быстро.

Сияло солнце всю дорогу до избушки. На солнышко, что на смерть, во все глаза не взглянешь. Это я в четырехтомном словаре Владимира Даля прочел.

Одного лося Дарский, видимо, зацепил. Немного алых капель было разбросано по следу – как клюква замороженная на снегу.

Каждый его прилет сопровождался короткой фразой: «Цвирк-фьюить-цвирк!», что означает, видимо: «Ну вот, я здесь!» Меня давно уже заботит, что нет в нашем человеческом языке слова, точно передающего птичий свист. Поэтому приходится довольствоваться очень приблизительным «фьюить».

«Цвирк-фьюить-цвирк!» И все. Больше он не цвиркал и не свистел. Сидел себе тихонько. Иногда шуршал. Поселился он у нас под кухонным окном. Строители когда-то делали шкафики в стене, чтобы жильцы пользовались ими как холодильниками. В таких «холодильниках» были отверстия наружу, на улицу.

Ласт, как мы его назвали, вселился в шкафик в конце апреля. Какое-то время он жил здесь один. «Цвирк-фьюить-цвирк!» И сидит себе, помалкивая.

Но вот у Ласта появилась подружка. И мы потом назвали ее Ласта. Но поначалу забеспокоились: а вот как появится выводок птенцов… И загрязнят птицы наш «холодильник»

И тогда я в отсутствие ласточек заткнул отверстие тряпкой. А вечер выдался предгрозовой. Подул сильный ветер. Побежали пылевые вихри.

И вскоре я услыхал за стенкой отчаянный птичий крик. Влетев в лаз, птица наткнулась на преграду. Я выглянул в окно. Две ласточки кружили во дворе. И снова – писк ласточки в начале лаза. И стремительное кружение растерянных птичек с косыми крыльями. Других птиц во дворе не было. Они уже попрятались от грозы. Так повторялось несколько раз: птицы кружили по двору и пытались попасть в свое гнездо под окном. Слышался писк, в котором были удивление и мольба.

Сердце не выдержало, и я открыл лаз. «Цвирк-фьюить-цвирк!» – и птицы в «холодильнике».

Назавтра еле уловимое шуршание заставило меня заглянуть под окно, в наш «птичник». Там на полке сидела одна птица. На следующий день повторилось то же самое: все птицы давно уже летали, одна Ласта сидела, вернее, лежала в «холодильнике». (Что это Ласта, я понял позднее, когда увидел, что вторая птица крупнее).

Я решил спугнуть ее, протянул руку. Но Ласта, глядя на меня, не улетела. Не ручная же она! Может, больна? Я поставил неподалеку от нее плошку с водой и подсыпал горстку крупы – геркулеса. (Тогда я еще не знал, что надо было давать ей каких-нибудь мух, жучков. Ласточки – хищные птицы и крупу не едят).

Но и на третий день птица никуда не улетела. Ну а поперек Ласты на ее спине лежал Ласт, явно согревая ее.

Еще через пару дней Ласта умерла. После ее похорон ужасная догадка пришла мне в голову: Ласта погибла от стресса, от переживаний, после того, как не могла попасть в свое жилье из-за тряпки в отверстии. Или сильно ушиблась? И в случившемся виноват я?

Ласт жил в стене под окном еще несколько дней, возвращаясь со своим неизменным «Цвирк-фьюить-цвирк!» Но скоро писк прекратился. Я заглянул в «холодильник». Ласт лежал так же, как Ласта. И он никуда не улетал. Лежал он и на второй день. А на третий день Ласт исчез. Окреп, может быть, и покинул несостоявшееся гнездовье в поисках нового? Или это был последний отчаянный полет перед гибелью?

Что же случилось с Ластой и Ластом? Предположений у нас было несколько – от нервного срыва до инфекции. Тогда, пятнадцать лет назад, и речи не было о птичьем гриппе.

А когда же я чистил этот шкаф, обнаружил кулек с удобрением – с нитрофоской. Правда, кулек был на нижней полке, а птицы – на верхней. И дверца прилегала к доскам плотно. Неужели птицы наклевались вредных для них горошин? И есть ли во всем этом моя вина?