Маргарита Дорогожицкая: Барвинок

— А купцы что же?

— А что купцы? — не понял шинкарь.

— Чего девка им является? А не жениху своему или батьке? Или мамке?

— Мамка ейная при родах умерла. А Кривошей жениться собрался, погоревал и хватит.

— А на ком?

— Так на Оксанке Горобець. С лица воду не пить, а скарб за ней знатный староста дает.

— И свадьба когда?

— Как ярмарка закончится, так на Покрова и сыграют. Слажено уже все.

— Купцы, что померли, в прошлом году тоже на ярмарке были?

Шинкарь кивнул, но молчал. Потом меня пальцем подозвал, на Тараску искоса глянул, зашептал мне на ухо.

— Люди добрые сказывают, гуляла она с купцами заезжими. Жадная до подарков была да похвалы. Я вам так скажу, ясна пани, Тараска за ней как барвинок вился, только куда халупнику [13] Халупник — безземельный крестьянин, живущий в чужой хате. без родителей на такую девку заглядываться! Хоть и знал про купцов, сам говорил про то, да только как померла она, совсем умом тронулся, слово против нее не дает сказать…

Не верила я в утопленницу, что купцов за собой в пекло тянет. Если б каждый убиенный за душегубом своим из нави мог возвращаться, то за мной сколько бы ляхов убитых ходило, подумать страшно! Вздрогнула, оглянулась, словно и вправду за мной ляхи притаились, за батьковским крестиком потянулась, пустое место на груди обожгло. Клятый лях! Косой черной встряхнула и к дому олийника [14] Олийник — производитель или продавец масла, владелец маслодельни. Бунчука отправилась. А на могилку к девке все равно надобно придти, помолиться, чем черт не шутит.

Богатая хата, только пустая и печальная, словно мороком скрыта. Я хозяина кликнула, долго не отзывался. А как во двор зашла, окна настежь открытые увидала и сообразила, что поминки недавно справили. Ведь аккурат его дочка в прошлую ярмарку потопла, год прошел. Стыдно стало, уйти хотела, только поздно, вышел хозяин. Высок, темноволос, с чубом казацким да выправкой, никак из гнездюков [15] Гнездюк — запорожец, осевший на хозяйство. ?

— Челом вам, пане, — поклонилась я. — В хату пустите? Поговорить надо.

Оглядел меня олийник, на пол сплюнул, кивнул неохотно.

— И тебе не хворать, девка. Заходи, коли надо.

В хату зашла, на иконы в уголке перекрестилась, рука к крестику потянулась по привычке. Заметил казак, нахмурился:

— Отчего без креста?

Потупилась я с досады, не хотелось мне лукавить.

— Клятый лях отобрал, шляхтич Осышковский, из города. Не по своей воле к вам, пане Бунчук, пришла. Уж простите меня. Чертовщина на хуторе творится, вот староста шляхтичу и пожаловался. Не вернет тот батьковский крестик, пока не узнаю, кто его пана сгубить хотел. Купцы заезжие с ума сходят, сказывают, что ваша дочка за ними приходит да за собой тащит…

Потемнел лицом казак, темными очами гневно сверкнул:

— Это кто ж на мою Марыську наговаривает? Мало им, что похоронить по-людски не смог!.. Так и после смерти в покоя не оставят!

На лавку без сил опустился, голову повесил. Молчал долго.

— Что узнать хотела?

Я рядом села, задумалась.

— Отчего Марыська купаться удумала? Ведь на прошлые Покрова холодно было…

— А я почем знаю, — махнул рукой казак.

— Ее как нашли? В сорочке одной или в одежде? Может, видел кто, как она купаться шла? Подружки?

— Нет. Я ведь не сразу дочки хватился, по утру кинулся, нет ее. Думал, что на ярмарку с утра побежала, уж больно охоча Марыся была до бабских заморских диковинок. И где их только брала?.. А как вечером не вернулась, искать стали, всем хутором. Одежду на берегу нашли, а Марыська словно в воду канула… — казак осекся, губу закусил, я глаза отвела.

— Когда ж нашли?

— Через три недели. Вниз по течению, в соседнем хуторе, к берегу прибило. Едва узнал, и то — по крестику.

— В сорочке была?

— Да. Только от сорочки одни лохмотья остались…

— А хоронили в чем?

— В свадебной сорочке, ее Марыся сама вышивала.

— А рисунок на ней помните, пане Бунчук?

Казак задумался, в скрыню полез неохотно, достал вышитый рушник с маками и птахами, мне протянул.

— На всех сорочках такой был?

— Да. Нравились ей маки…

— Пане Бунчук, а вы на свадьбу с ее согласия сговорились?

— Да неужто я дите свое неволить бы стал? Приглянулся Степка дочке моей, богатый хозяин, щедрый, хоть и немолодой. Да и я за ней приданое знатное давал…

— Так зачем же ей топиться?

— Да не топилась Марыська! — стукнул олийник по столу кулаком. — Наговоры все это, завидуют люди, злыми языками брешут!