Маргарита Дорогожицкая: Барвинок

Лицо у него покраснело, глаза мутными сделались. Староста отмахнулся от чего-то невидимого.

— Не было ничего! Врешь! Прочь пошла!

Тараска расхохотался зло:

— Сдохнешь, сучий сын! Горилку уже выпил!

Я к старосте подошла, барвинок в руках теребя, глаз отвести он от него не мог, отмахивался от меня.

— Ты зачем Марыську снасильничал?

— Не было ничего! — твердил староста, а губы уже синеть начали. — Порченая она!

— Прощения у покойницы проси! Иначе с собой заберет!

На колени мужик рухнул, за горло схватился, мимо меня уставился.

— Прости, Марыська, прости! Думал, порченая ты… Не знал! Бес попутал… разум помутился… Прости… Думал, от свадьбы тебя отговорить, ради дочки, Богом клянусь! Зачем ты смеяться надо мной стала? Зачем? Словно черт в меня вселился, когда представил тебя в сорочке этой клятой! А потом, Марыська, зачем потом стала грозить отцу все рассказать? Зачем? Зачем на камнях оступилась? Это ты все виновата! Ты сама…

Староста рыдать начал и хрипеть, глаза слепые сделались.

В шинку неразбериха началась, олийник к старосте кинулся, лавкой наперевес жолнеров разметав. Василь медленно встал, за саблей потянулся. Тараска вопил, старосту проклинал, у Марыськи прощения просил за наговоры свои грязные, что жизнь ей сгубили. Шинкарь сокрушался, убыток считал, лавку сломанную, посуду побитую. Шляхтич же растерялся поначалу, потом заорал, к порядку призывая, саблю вытащил. А за окном гроза началась, раскаты грома все заглушили, на секунду даже притихли все. Только мне времени хватило, я под шумок Макарыча ухватила и к выходу потащила. Никому до меня дела уже не было.

Снаружи пелена дождя хутор укрыла, словно морок. Я к спине коня пригнулась, и полетели мы прочь. Атаман ругаться будет, что задержались. А славный жеребец у ляха, плохо только, что светлый, видно издалека.

— Христинка, вот зачем ты у шляхтича коня увела? Ведь осерчает, — попрекнул меня Макарыч. — И грозу зачем позвала, так бы ушли!

— А я уверенной быть хотела, что уйдем. А с ляхом еще встретимся, когда Нежин брать будем. Вот тогда и сочтемся с ним, — проговорила я, крестик на груди сжимая.

Назад оглянулась, хоть и знала, что плохо это. На миг почудилась мне девка в белой сорочке, что на берегу стояла, вслед мне смотрела. Мигнула я, и вот уже не стало ничего позади, только стена дождя.

Свитка — верхняя длинная распашная одежда из домотканого сукна.

Ксёндз — польский католический священнослужитель.

Магерка — шапка с широким околышем из меха или овчины.

Плахта — домотканая (обычно шерстяная) юбка, состоящая из двух полотнищ.

Хвойда — гулящая женщина.

Вашмость — вежливое обращение к польскому пану.

Жолнер — солдат.

Мотанка — сделанная из ткани узелковая кукла.

Схизматы — так поляки, католики, называли православных.

Бискуп — католический епископ.

Выкрест — человек, перешедший в христианство из другой религии.

Калгановка — водка, настоянная на корне калгана.

Халупник — безземельный крестьянин, живущий в чужой хате.

Олийник — производитель или продавец масла, владелец маслодельни.

Гнездюк — запорожец, осевший на хозяйство.

Гайдук — надворная стража.

Хвойда — гулящая женщина.

Красавка — простонародное название белладонны.

Навь — мертвецы, невидимые души мертвецов, место, куда они уходят.

Громовица — здесь характерница, что может вызывать грозу.