Йон Линдквист - Движение. Место второе

– Только ты сам можешь это определить, – сказала Эльса. – Последуешь ли ты за этим или нет. А возвращаясь к твоему вопросу… – Эльса подула на свой кофе и сделала маленький глоточек. – У меня лучше этого не спрашивать.

– Почему?

– Потому что мои переживания в убежище таковы, что разглядеть там ребенка сложно.

– Не понимаю.

– Конечно, не понимаешь. Ты же не знаешь, как я там выгляжу, что я там делаю.

– А вы не хотите рассказать?

– Дело в том, – ответила Эльса, – что я хотела в любом случае связаться с тобой сегодня вечером. Большинство из нас встречается завтра вечером.

– В Новый год?

– Да, показалось как раз подходящим.

– А что вы… то есть мы будем делать?

Эльса не ответила напрямую на мой вопрос, а выпила еще глоток, смотря пустым взглядом перед собой, как будто перед ее внутренним взором была какая-то картинка. Отставила чашку и произнесла:

– Ты тоже заметил, что присутствует фрустрация?. незавершенность?

– Да.

Эльса кивнула.

– Для тех из нас, кто находится там дольше, чем ты, это уже стало мучительным, и надо что-то с этим делать. Поэтому мы хотим показать себя друг другу.

– На лугу?

– Да. Ты наверняка видел тени. Мы хотели попробовать, как бы это сказать, нарастить на них плоти, оказавшись там вместе.

Я подумал о том «что?», которое вылетело из меня на лугу, как раз о том чувстве незавершенности, которое, возможно, и вызывало у меня жажду разрушения в этом мире. Я спросил:

– Во сколько?

Встреча в прачечной должна была состояться в десять часов в канун Нового года, поэтому, когда я появился в помещении «Общества паровых котлов» на улице Санкт-Эриксгатан – за полчаса до того, как в восемь часов должно было начаться мое выступление, – я подумал, что у меня достаточно времени.

Вечеринка была в самом разгаре. Гости пели застольные песни и говорили тосты. Сидя в ожидании в кладовой, где штабелями были сложены стулья, я держал дверь полуоткрытой, чтобы слушать. Я все еще не знал, чем занимаются эти люди.

В половине девятого пришел тот человек, который звонил мне и который также встретил меня у входа. Он сказал, что все немножко задерживается, было неожиданно много тостов, но народ уже подвыпил, так что это и мне на пользу, или как?

Не дождавшись ответа, человек удалился обратно к веселым крикам, а я стиснул зубы.

Как я уже упоминал ранее, нет никакой пользы оттого, что публика находится навеселе, скорее наоборот, и на такой вечеринке, как эта, все было еще хуже. Легкое опьянение может привести к тому, что кто-то захочет продемонстрировать, как он веселится: начнет выкрикивать комментарии или, чего доброго, вылезет на сцену и начнет шутить, петь или показывать собственные фокусы во время моего выступления. Такое уже случалось.

Я решил уйти. Сотрудник даже не извинился за то, что мне пришлось сидеть и страдать в этой проклятой кладовке, он наверняка и не подумал, что это необходимо, потому что я был слугой и мог смиренно подождать, пока мне не подадут ясный сигнал, что я могу оказать свои услуги. Я встал, взял свою сумку и хотел выйти, но в голову пришла идея получше. Месть. Вот это-то точно пойдет мне на пользу. Я снова сел на стул, положил ногу на ногу и улыбнулся.

Без нескольких минут девять сотрудник вернулся. Взгляд его был действительно затуманен, и он сказал, что теперь настроение достигло своего максимума, ой-ой-ой, так что теперь можно начинать. Я с достоинством встал со стула, изобразил подобие поклона, взял сумку и подставку и последовал за ним в банкетный зал.

Зал и вечеринка не нуждаются в подробном описании. Они все одинаковые. Длинные столы, красные лица, снятые пиджаки и расстегнутые блузки. В прокуренном зале бышо, наверно, человек шестьдесят, температура помещения приближалась к тридцати градусам, и опьянение достигло той стадии, когда люди начинают тушить сигареты в остатках картофельного гратена.

Сотрудник, который меня пригласил, поднялся на сцену и сделал несколько неуклюжих танцевальных па, прежде чем взмахнул руками и попросил публику замолчать. Ему было за пятьдесят, и, вероятно, он был местным министром развлекательный дел. У него был галстук яркой расцветки с петардами и рюмочками, галстук лежал на довольно объемном животе, который выпирал по направлению к микрофонной стойке, поэтому министру пришлось наклоняться вперед, чтобы приблизить губы к микрофону.

– Товарищи! – закричал он. – Участники встречи!