Йон Линдквист - Движение. Место второе

Полицейский оставил ребенка умирать в туннеле. Он выжил, несмотря ни на что, относительно вылечился и теперь бродит там по ночам. А тигр? Тигр? Он выскочил из ребенка? Из горы? Тигр – это… Сигге? Черт это похоже на детскую книжку. Тигр Сигге. Я чувствовал, что он старый, больше, чем старый. Древний.

Что они делают вместе, тигр и ребенок? Куда они пойдут утром? Выжил ли ребенок в принципе? В принципе? Выжил ли ребенок?

Следующим утром я поставил будильник на такое время, чтобы успеть к открытию туннеля в семь часов. На улице еще было темно, когда я, одетый в пальто, вышел из ворот и бросил взгляд в сторону «Декоримы», где витрина теперь была закрыта фанерной доской.

Без двух минут семь пришел мужчина в синем теплом комбинезоне и открыл туннель. Он пристально посмотрел на меня, а я стоял там и подпрыгивал. Подумал, что он узнал меня после того, что было ночью, и спрятал лицо. Когда мужчина открыл дверь и зашел внутрь, чтобы открыть дверь с другого конца, я последовал за ним.

Выжил ли ребенок?

Внутри туннеля не было ни тигра, ни ребенка. До этого момента туннель был закрыт. Мужчина в комбинезоне удалялся от меня тем же маршрутом, где я вчера видел ребенка. Мужчина зажег свет, и я мог просматривать весь туннель, до самой двери на Биргер-Ярлсгатан. Прятаться было некуда.

Я медленно шел по туннелю и трогал стены, но не обнаруживал никаких отверстий, дверей или выходов.

Когда дошел до противоположной двери, повернул назад, ощупывая взглядом потолок.

Через равные промежутки в тридцать метров имелись отверстия, забранные решетками, которые, должно быть, вели в вентиляцию. Я вытянул правую руку как можно выше вверх и когда растопырил пальцы в нескольких сантиметрах под решеткой, почувствовал, как между ржавыми, грязными прутьями решетки течет поток теплого воздуха.

Как он залезает наверх?

Если бы я действительно думал, что ребенок прячется в вентиляционной шахте, найти решение было бы нетрудно. Подставка или лестница, которые можно опустить, а потом снова поднять. Я прошел весь туннель и насчитал восемь решеток. Последняя была рядом с тем местом, где я контактировал с горой. Если я не ошибался, она была чище остальных. Как будто ею пользовались.

А тигр, древний тигр? Это было какое-то существо с луга, что-то из горы или грань личности самого ребенка? Когда я попытался об этом задуматься, мысль ускользнула, как будто что-то, что оказывается за пределами объектива. На некоторое время я отправил эту мысль на свалку и сосредоточился на ребенке.

Я обхватил тело руками и издал звук для привлечения внимания. От этого волосы у меня на затылке зашевелились, когда я вспомнил, как стоял снаружи шалаша и так же пытался привлечь внимание. Прикусил губы, чтобы самому не закричать, если из темноты последует ответ, если за решеткой покажется пара глаз. Но ответа не было, так что я не стал больше никого звать и покинул туннель.

Где-то ведь воздух должен был попадать в вентиляционную шахту и нагреваться от горы, прежде чем он попадал в туннель. На небе был едва заметен розовый цвет восхода, да и звезды поблекли, пока я ходил около туннеля и искал отверстие. К моему облегчению, отверстия я не нашел.

– На самом деле, вы так никогда и не ответили. Видели ли или слышали ли вы ребенка в другом месте.

Эльса только что сняла с огня кофейник и разлила кофе по чашкам. Я заметил, что она держит кофейник двумя руками, потому что они дрожат.

– Имбирное печенье, – сказала она и кивнула на корзинку на столе. Печенье было в форме сердечек, обычное покупное, так что Эльса явно не пекла бабушкины булочки. Или больше их не пекла. Я взял сердечко, положил на ладонь и прижал указательным пальцем.

Оно развалилось на три части. Не помню, зачем я это сделал, что это означало.

– Мне трудно знать наверняка, – проговорила Эльса наконец.

– Вы либо заметили ребенка, либо нет. Да или нет.

– А что это у тебя за тон?

Несмотря на дрожащие руки, слабость, которую продемонстрировала Эльса в последний раз, когда я ее видел, испарилась, и ее королевские манеры вернулись. Я отступил.

– Простите, – сказал я. – За последнее время я…

– Что?

– Изменился.

– Все меняются, – сказала Эльса. – Когда общаются. Это изменение к худшему?

– Не знаю. Я чувствую, что это к лучшему, но, когда смотрю на то, что делаю, я уже не уверен.

Я взял самый маленький из трех кусочков в своей руке, положил его в рот и пожевал. Печенье было безвкусным.