Владимир Демичев - Хранитель детских и собачьих душ

Мириам позвала с собой еще двух девушек, но те, копуши и лентяйки, не больно-то торопились. Подоив флегматичную буренку, Мириам поставила полные ведра на землю и затем поспешила к своей любимице, из-за странно вытянутых пятен на шкуре прозванной Морячка. Несколько дней назад Морячка родила теленка, тонконогого, беспомощного, и девушка навещала его так часто, как только удавалось. Теленок лизал ей руки, а Морячка смотрела настороженно – мало ли что, – но покорно вздыхала, подпуская девушку к себе. Молоко, конечно, требовалось теленку – Мириам не собиралась ее доить, но решила потом, после дойки остальных коров, вернуться и отереть влажной тряпкой бока и вымя своей любимице. «Как бы она не приболела, по такой-то жаре», – думала Мириам. На сей раз Морячка вела себя как-то странно, не так, как раньше, – прижавшись к стене стойла, настороженно фыркала и нервно встряхивала хвостом, глядя на противоположную перегородку.

– Никак крысы? – забеспокоилась Мириам, но не обнаружила никаких следов наглых грызунов.

Ясно, корова беспокоилась за малыша – такую кроху кто угодно обидит! Даже хорек, прокравшись незаметно, может укусить за тонкие ноги, прокусит вену и слизывает кровь, мерзавец этакий! Мириам села на корточки и тщательно оглядела пол. Морячка вдруг резко ударила копытом почти у самого лица девушки. Мириам отпрянула в сторону и нервно хихикнула. Ей показалось, или правда? – странный запах, будто сдохло какое-то животное, доносился из-за перегородки между стойлами. Девушка встала на цыпочки и заглянула в соседнее стойло. То, что она увидела, повергло ее в шок. На земляном полу пустого стойла сидел мертвец, привалившись к бревенчатому углу. Настоящий труп со сгнившим лицом – клочья черного мяса вместо щек, оскаленная нижняя челюсть, разбухшие кисти рук, словно набитые соломой перчатки, а ногти на руках – о, ужас! – настоящие звериные когти, загибающиеся внутрь. Мертвец приподнял голову и хрипло заклекотал, как птица; его серый, нереальный, с желтым лоснящимся когтем, указательный палец потянулся к девушке и чуть согнулся, подзывая ее. Мириам пискнула и потеряла сознание, завалившись набок, – теленок тут же подполз и начал ее облизывать, задумчиво зажевал подол цветастого платья.

Через несколько минут в коровник вошли девушки. Не найдя подруги, они стали ее бранить последними словами. Отведя душу, принялись за работу. Каждая надоила по два ведра молока. Наполнив ведра, девушки понесли их на кухню. Там распределялись продукты, там происходил учет и решалось, что и куда должно пойти. Хотя мертвая Вивиана еще не была похоронена, а лежала в темной кладовой, накрытая старой скатертью и охапками травы от насекомых, – не до нее было сейчас, на кухне вовсю распоряжалась ее младшая сестра, такая же непреклонная, желчная особа. Скорбь по сестре не мешала ей радоваться новому месту – теперь она главная на кухне, она – хозяйка! Она-то и отдала распоряжение подоить коров, а позже – задать им корма.

Нагруженные ведрами, девушки ступали медленно, хотя их походка ничуть не потеряла грациозности. Вернон поднял ведро на плечо и двинулся следом, – расстояние между ними составляло не более пятидесяти футов, но девушки, увлеченные болтовней, не слышали ничего. В камышах, скрипуче-шелестящих, стоял тот неотвратимый запах тины, который бывает весьма навязчивым для людей с хорошо развитым обонянием; если комочки гнилой жидкости случайно попадают на одежду, то след запаха остается надолго даже после стирки. Молоко плескалось при каждом шаге, и брызги орошали зелень листьев и бурую ржавь мертвеца; многочисленные мошки, привлеченные сладким запахом, отважно ныряли в ведро – скоро черная пленка покрыла млечную поверхность, да так густо, что могло показаться – в ведре находится что-то роящееся, безумное, беспокойное. Словно муравейник. Будто воплощение жизни вообще – нелепое, суетное, блестящее кипение. Птицы с завистью посматривали на этот движущийся буфет, но не решались претендовать на чужую добычу.

Малыш, утомленный зноем, а больше – собственными воплями, крепко спал. Вернон разбудил его и принялся поить, перед тем заботливо очистив молоко – сгреб мошек в пригоршню. Патрик лакал, как животное, и находил такой способ питания гораздо веселее, чем из бутылочки; он забрызгался до ушей и был очень доволен.

Отряды чернокожих, посланные на рассвете, вернулись ни с чем – никто из расспрашиваемых жителей округи ничего не видел и не слышал. Сторнер, воспользовавшись предоставленной свободой, после беседы с начальником полиции тут же направился в ближайший кабак с намерением провести там значительную часть дня – он хорошо представлял себе, как хозяйка вымещает свой гнев на любом, кто подвернется под руку; к тому же рассчитывал, что чем позже он возвратится, тем больше ему будут рады. И когда он, спокойный и решительный, начнет наводить порядок посреди всеобщей суеты, то… Приятные мысли нужно запивать чем-нибудь прохладным и бодрящим.