Владимир Демичев - Хранитель детских и собачьих душ

От унижения оттого, что родная внучка сюсюкает с ней, точно с комнатной собачонкой, старая леди едва не лишилась дара речи, но, овладев собой, ринулась в атаку:

– Ты, я погляжу, времени зря не теряла, Мэри, милочка, вот и жениха нашла – наверно, занятия музыкой располагают к сердечным знакомствам. Как поживаете, мистер Добсон? Вы нынче на ярмарку по делу или проездом? Сегодня на торгах столько лошадей, а вы торгуете лошадьми, молодой человек, или живете рентой? Моя память слаба, сэр, извините старуху, но мне что-то не приходилось слышать о поместье Добсонов; что ж, не диво, вы, наверное, из новых соседей, сейчас ведь столько людишек стремится в Луизиану, Боже помилуй!

Ленни смотрел на старуху с вызовом, но и с уважением. Да, крепкий орешек!

Элегантен, но не вызывающ, аккуратен, но не скучен, одет небогато, но со вкусом, – словом, молодой человек, знающий себе цену и отличающийся безукоризненным поведением. Добсон покорил Мэри Блэквилл своим терпением, ненавязчивым, искренним обожанием, а своих будущих родственников надеялся склонить к себе единственными достоинствами честного бедняка – услужливостью и почтительностью.

– Целую ваши руки, дражайшая миссис Блэквилл, – сказал он, низко поклонившись старой даме. – Мэри рассказывала мне о вас столько замечательного, что я жаждал этой встречи, чтобы выразить вам свою привязанность. Вы ошиблись, упомянув о поместье; нет, я не богат, да и не приспособлен для работы на земле. Природа дала мне пытливый ум и критический настрой мыслей, что служит мне достаточной опорой в жизни и дает пропитание: я репортер, мэм, и смею вас заверить, неплохой. Когда-нибудь, я не сомневаюсь, мне придется быть и владельцем газеты, но пока моя цель – нести людям свет знания и уведомлять их обо всех заслуживающих внимания событиях, дабы не дать погрязнуть в невежестве.

– Как трогательно! – всплеснула руками Мамаша Блэквилл. – Как благородно – заботиться о благе ближних. Достаточно же вы просветили мою внучку, мистер Добсон, малышка так и светится от радости! Но скажите, любезный, что вы можете предложить будущей жене, кроме духовной пищи и чистых помыслов? Каково ваше жалование? Надеюсь, оно достаточно велико, чтобы содержать семью? Боюсь, мы не сможем регулярно оплачивать счета юной Мэри Добсон – дела, знаете ли, идут в поместье не слишком хорошо, и лишних трат нам не перенести.

– О, бабушка, что ты говоришь! Опомнись! Как тебе не стыдно! – ужаснулась Мэри.

Добсон сочувственно улыбнулся, являя своим видом аллегорию уязвленной добродетели.

– Стыдно? Ты смеешь упоминать о стыде? Тебе ли говорить об этом? Мать – в могиле, отец сам не свой от горя и забот, маленький братец растет как трава, без присмотра, без ласки, а ты бросаешь семью, выходишь замуж за первого встречного и притом же еще обвиняешь меня в бесстыдстве? Огромное спасибо, юная леди, польщена вашей доб– ротой.

– Вы хозяйка Блэквилл-холла, мэм, а я всего лишь хозяйка своего сердца, которое зовет меня любить и быть любимой. Возможно, в ваших глазах я поступаю дурно, бабушка, но вы не в праве меня остановить. Я молода, я счастлива, да, я хочу быть счастливой без оглядки: нравится это кому-то или нет!

– Вот как, дерзкая девчонка? Ну так запомните: с этой минуты у вас больше нет ни бабушки, ни отца, ни брата! Раз уж вы так послушны своему сердцу, пусть оно и ведет вас под руку на венчании, пусть оно нянчит ваших детей, утирает ваши слезы, готовит вам горячее питье, когда вы заболеете, и утешает советом, когда вы попадете в беду. И если люди спросят вас о вашей родне, не смейте упоминать имя Блэквиллов, но кивайте на ваше строптивое сердце!

С этими словами Мамаша Блэквилл развернулась на каблуках – щелк! – словно бравый офицер на параде! – и пошла к выходу; насмерть перепуганная Гертруда поспешила за ней. Ленни Добсон успокаивающе взял руку невесты в свою, но Мэри вырвалась и засеменила в дальний угол залы, откуда затравленным зверьком на нее взирал отец.

– Папа! Папа! – возопила девица, бросаясь на шею дрожащему, потному Эдгару, уже успевшему отдать дань многочисленным джулепам и кобблерам, что так заботливо подносили черные слуги. – Неужели и ты оттолкнешь свою несчастную дочь! О! Скажи, что любишь меня, скажи, что не бросишь свою Мэри!

– Полно, малышка, полно… – он пятился, пятился назад, пока не уперся спиной в стену. Малышка Мэри весила немало, а Эдгар чувствовал себя усталым, разбитым стариком, едва удерживающимся на ногах.