Брайан МакГриви - Хемлок Гроув [любительский перевод]

Она не ответила ему.

– Ты сама заставила себя обратиться или услышала его? Ты услышала свое другое имя?

Она не отвечала. Она словно спала с открытыми глазами. Он взял удлинитель и дернул его, она неуклюже растянулась на полу.

Тошнота Литы превратилась в головокружение. Роман опасался, что она может упасть, и проводил ее к скамье, она позволила ему посадить себя. Стоять при данных обстоятельствах не имело никакого смысла.

– Если ты мне не ответишь, – продолжил Питер, – я задушу тебя прямо сейчас.

Кристина снова поднялась на колени.

– Я так решила, – сказала она. – Я этого хотела.

– Хорошо, – кивнул Питер: хоть что-то, и повторил: – Хорошо.

Он присел на корточки, – они оказались на одном уровне.

– Если решишь превратиться сегодня, то умрешь.

– Ты убьешь меня, Питер?

– Да, – ответил он.

– Ты меня ненавидишь? – спросила она.

– Нет. Я не ненавижу тебя.

Она радостно улыбнулась.

– Почему она? – задал вопрос Питер. – Почему ты пошла к ней?

Кристина посмотрела на Литу. Вчера, видя, как Роман с доктором несли еду и одеяла в часовню, она поняла, что Питер там. Она не сомневалась в этом так же, как в местоположении собственного сердца. Питер сотворил ее, теперь он – часть ее. От себя уже не спрячешься, только не в конце.

– Потому что, когда я увидела тебя здесь, с твоей гадкой маленькой штукой в этой шлюхе, больше всего на свете я захотела ощутить ее страх на своем языке, хруст ее костей на своих зубах и тепло ее крови, стекающей по шерсти на моей шее.

Она посмотрела на него с надеждой.

– Мы можем съесть ее вместе, – сказала она. – Я всегда оставляла тебе куски побольше.

У Литы появилось двойственное чувство. Первое впечатление ошибочности происходящего, за которым она наблюдала, больше не относилось к объекту, – девочке – но легче от этого ей не стало.

Питер побледнел, он оперся на одно колено, чтобы не упасть. Кристина улыбалась с томной меланхолией.

– Все в порядке, – произнесла она. – Раз ты меня не ненавидишь, можешь убить меня. Тебе лучше сделать это сейчас, пока я такая, как ты хочешь. Это уже начинается, у тебя мало времени. Я больше не могу себя контролировать, как и ты не можешь поменять местами день и ночь. Делай, что должен, пока еще не стемнело. Ты создал меня. Я твоя.

Она положила руки на пол и поползла на четвереньках, остановившись, когда между их лицами осталось не больше дюйма.

– Ты мой создатель, можешь делать со мной все, что захочешь.

Питер встал на колени в последних лучах заходящего солнца, падающих на глаза, которые теперь, в подлунном мире, казались едва живыми.

– О, Боже, – сказал он. – Пожалуйста, прости меня.

Она снова улыбнулась.

– Я никогда не слышала своего другого имени, – прошептала она, хотя это уже не был голос говорившей до этого девочки, этот звук походил на скрип шарниров в воротах ада, звук, опаснее всех вещей на свете, которым даже нет наименования.

А затем она обратилась.

Рот Литы раскрылся, готовый издать громкий вскрик, который так и не прозвучал. Роман схватил ее за руку, поднял и потащил к алтарю. Питер перекатился назад за скамью. Кристина дрожала и выла, и монстр в ней, куда больше и злее ее самой, вырвался наружу сквозь лопнувшую, как от взрыва, плоть, словно сдетонировала огромная бомба эффективного насилия. Превращение было мгновенным и бесповоротным. Теперь это животное. Теперь это убийца. Величиной с отощавшую лошадь, а на белом меху висят окровавленные куски одежды, кожи и плоти. Убийца до кончиков волос. Зверь посмотрел на Питера. Все было написано в его глазах. Он присел на тонкие спичечные ноги, затем распрямил их в бурлящей ярости и, опьяненный витающим в помещении страхом, бросился убивать.

Но произошло то, что могло показаться смешным при других обстоятельствах: провод удлинителя отдернул зверя назад в воздухе, и все тело, щелкнув позвонками, с подрезанным визгом рухнуло на землю. Он рвался вперед, царапая пол когтями, и чем яростнее были попытки сопротивления, тем туже затягивалась петля удлинителя. Из лязгающей пасти брызгала пена: белые хлопья попали Питеру на лицо, когда он появился из-за скамьи. Лицо Питера выражало спокойствие и понимание. Понимание зверя. Его имя, не-такое-уж-тайное имя, было Боль.

Роман, загораживая собой Лету, возился с кейсом, наконец, он достал секиру и понадеялся, что у Питера еще остались какие-нибудь козыри в рукаве, потому что, держа ее сейчас в своих руках перед лицом примитивной ярости, выпущенной из клетки, он осознал – нет такого оружия, способного победить этого зверя. Еще меньше комфорта доставляло то, что Питер спокойно стоял там, наблюдая, как белый волк зарычал и покрылся пеной, напрягшись так сильно, что чуть не удушился. Шнур уж точно долго его не удержит, а Питер просто стоит там, будто смотрит, как догорает сарай от попавшей в него молнии, или любой другой природный феномен, происходящий по случайности.