Сергей Тимофеев - Из того ли то из города...

Пока суд да дело, Илья по городу бродит. Накинул на себя одежку, Иванищем данную, в таком виде и бродит. Чтоб не опознали в нем до поры, до времени богатыря. А еще лучше, чтоб совсем не признали…

Нет таких городов у нас, и неизвестно еще, будут ли когда. Все-то здесь каменное, даже мельницы. Другой бы в толк не взял — отчего? — а Илья сразу смекнул. Леса у них нету. Вот у нас: где б не приткнуться, а выйдешь за околицу — тут тебе и лес на тыщи верст. А у них — камень. Вот и строят из того, чем богаты. Не дома — дворцы, как у князя киевского. Стены, что город окружают, такие — вверх глянешь, шапка свалится. Мало того, что кольцом обхватили, так и внутри их еще понаделали, не пройти. Башен — ежели всех людей в их деревеньке собрать, да пальцы на руках перечесть — вот столько, а то и больше. В каждой — ворота. Улучил Илья время, когда стража отвернулась, попробовал стукнуть — руку отшиб. Крепкие, на совесть сделаны. Над какими-то воротами — это ему Веденя наплел — знак должен иметься, круглый. Когда-то, в незапамятные времена, кто-то из предков нынешнего князя киевского, осерчал за что-то на греков, и решил их проучить. Побил немножко, на щит взял, а чтобы впредь неповадно было, этот самый щит над какими-то воротами и приколотил. Да как же это ему удалось? — Илья спрашивает, а сам прикидывает. Знает, сколько дружины у князя. Тут таких дружин, чтобы город взять, ого-го сколько надобно. Оно, конечно, в стародавние времена богатыри были — не чета нонешним, а все одно непонятно. А так и удалось, — это Веденя ему отвечает. — Князь тот корабли свои из моря достал, и посуху на город двинулся, паруса расправил. Увидели это греки, перепугались, сами ворота растворили, подумали — колдовство какое. Хотел было Илья за такое объяснение толмачу леща отвесить, а потом вздохнул, и решил больше его ни о чем не спрашивать. Корабли — и посуху… Надо ж такое удумать… Это еще похлеще, чем прежние его враки. Тут люди каменные в разных местах поставлены, непонятно зачем. Стоит себе столб, а на столбе — человек каменный. Там — одетый, а тут — в чем мать родила. Это, — Веденя ему рассказывал, — они так героев своих и знатных людей для памяти сохраняют. Голых — и для памяти? Обычай у них такой. Хорош обычай!.. Бабы, вон, ходят, а ты стой тут, у всех на виду… Нет, нам такой обычай без надобности. Просто удивительно, чем только этот обычай греческий князю угодить мог? Оно, конечно, про князя многое чего рассказывали, но чтобы вот такое, и у нас в Киеве?.. Представил себе Илья, — стоят они вот эдак-то с Добрыней и Алешкой посреди Киева, и как-то неуютно ему стало.

И дом, который им отвели, тоже каменный оказался. А на полу — камнем цветным всякие картинки выложены. Такие, что Илья поначалу ступить боялся, как бы не раздавить кого. Крынки стоят, в рост человеческий. Он внутрь заглянул — пустые. Веденя говорит — для красоты, ан, должно быть, пожадничали. Что эта за красота такая — пустая крынка? Вот с медом — другое дело.

В общем, столько чудесного в городе оказалось, глаза разбегаются. Вот и ходит Илья, посматривает, но так, чтобы от дома далеко не уходить; не ровен час заблудишься, а спросить не у кого. Одни греки кругом. Ну, с иных земель тут тоже предостаточно, однако ж все по-своему лопочут, и нашего языка не ведают.

Ходит же потому, что этот самый ихний князь, он тут по-другому называется, а по сути — одно с нашим, сразу никого к себе не допускает. Дожидаться требует. Как надумает повидаться — весточку пришлет. Пока не прислал.

И еще — сарацинов этих самых, тут не особо много. Он думал, они на степняков похожи будут, ан нет, больше на греков смахивают, чем на степняков. Оружием на степняков смахивают, а обликом — грекам ближе.

Насмотрелся Илья, на всю оставшуюся жизнь. Домой хочется. Надоело посреди камня пылью дышать. Он слово свое исполнил — доставил, а насчет обратного пути уговору не было. Да и не сказались ему, надолго ли посольство прибыло. Веденя что-то толковал, книги какие-то князю киевскому понадобились, мудрецы местные, чтоб обычаям обучать, только все это Илье не по сердцу. Князь, он что хочет, то пусть и делает, а других не неволит. Как-нибудь без этих мудрецов обойдемся. Жили по старинке, и еще сколько проживем. Своей головой. Эти, вон, хоть и мудрые, а под сарацинами ходят. Мы же, хоть и лаптем щи хлебаем, ан никого над собою не имеем, окромя неба синего.

Совсем уж было собрался Илья домой проситься, с каким кораблем попутным, как смилостивился Василий-князь. Призвал к себе посольство киевское, беседовал с ними об чем-то, а вечером на пир позвал, в знак особого расположения. Со строгим наказом — чтоб все явились, как есть, сколько ни прибыло.