Сергей Тимофеев - Из того ли то из города...

Долго, ох и долго же пришлось Илье до Киева добираться. Подались они с Иванищем так, чтоб моря из виду не терять, потому как иной дороги не знали. К тому же, нет-нет, а поглядывал Илья с берега, не видать ли паруса над кораблем, особо скроенным, чтоб попроситься. Не видать. Вот и шлепали; коль небо ясное — пыль поднимают, земля тут больно глинистая, солнышко ее припекает, отсюда и пыль. А коль дождичком польет — так по большей части едва-едва.

Питались чем? А чем придется. Иванище поначалу все никак отсердиться не мог, что Илья его одежонку грекам оставил. Целый день бубнил, хоть обратно за ней возвращайся. Потом, однако, сменил гнев на милость, достал из сумы своей еще одну такую же и холстины кусок и веревку. Переоделся Илья, сложил в холстину доспех свой, веревкой обвязал и на спине нес. С жителями местными, что по дороге встречались, Иванище объяснялся. Он хоть языка не знает, зато в жестах поднаторел, по миру шастаючи. Им все больше селения убогонькие попадались, а там рукам рабочим, что в лепешку да рыбу обходятся, завсегда рады были. Там кому чего починят, здесь подлатают, глядишь, и накормлены. Не от пуза, конечно, но, в общем, не померли. Иногда сети помогали тянуть. То есть, Илья помогал, потому как Иванище, выяснилось, страсть моря боится. Бродил-бродил вокруг, а плавать не выучился. Его в лодку посади, чуть от берега отвези, — он на все готов, лишь бы обратно. Все ему чудится — опрокинется лодка, и он как топор… Ну, в том смысле, кто кого обгонит…

Пару сетей Илья все ж таки порвал. Казалось бы, тащи себе и тащи, велика ли хитрость? Оказалось — велика. Никогда б не подумал, что особое уменье надобно. Чего там сеть — дыры сплошные, веревкой обвязанные. В ней воде зацепиться не за что. Первый раз так деранул, — ну, чтоб побыстрее, а то как начнут тянуть, до завтра не закончат — что и сеть порвал, и лодку опрокинул. Только тем тогда и исправился, что сухостоя натащил. А так бы голодными остались. Помаяться пришлось, тут деревья в основном маленькие, не нашим чета, зато кустарника полно…

Так и шли, пока Илье удача не улыбнулась — корабль из Костянтин-града в Киев, с гостями, к берегу пристал. Напросился к ним, обещался отработать. Не узнали его, да и он никого в лицо не видел. То есть, может, и видел, но не запомнил. И то сказать, где гости — а где дружина. Спрашивать стали: кто таков и откуда, даже и думать не стал. Наврал с три короба, будто бы рассказали ему люди хожалые о том, как безбедно за морем живется, про реки молочные с кисельными берегами, он и поверил. Пошел счастья искать, да вот одумался, домой захотелось. И так у него здорово получилось, что особо его и спрашивать не стали. Чего и спрашивать, коли про таких искателей каждый знает, и не про одного. Посмеялись беззлобно, пошутили — да и забыли.

С Иванищем же расстаться пришлось. Для него, что на корабль, что сразу на дно морское — все едино. Уговорились, что он в Киев на своих двоих поспешит. Как доберется, найдет Илью, там и решат, куда ему лучше пристроиться. Может, к тому времени не о том думать придется. Рассказали корабельщики, что в Костянтин-граде учинилось, как греки с сарацинами разодрались. Сами не видели, а поговаривают, что с нашего все началось. То ли богатыря киевского, то ли калики прохожалого. Он вроде как с главным сарацином сцепился, а греки, не разобравшись, побоище учинили. Теперь же, как в себя пришли, к войне готовятся, клянут киевлян, почем свет стоит. Жили себе, не тужили; хоть и не по своей воле, а все лучше, чем воевать. Теперь эти самые сарацины их город главный до основания стереть могут. Даже посольство к князю киевскому слать хотят — пусть либо подмогу высылает, либо того, кто замятню учинил. Выдадут они его сарацинам, повинятся, подарками богатыми откупятся, и будут жить, как прежде. Дары, сказывают, уже приготовили. Но и рать созывают, ежели сарацины заартачатся. Только нам от этого легче все одно не будет — как ни случись, а мы крайними останемся.

Переглянулись промеж себя Илья с Иванищем, как услышали. Вот и делай после этого добро грекам. Они, можно сказать, то ига сарацинского их избавили, а те им вон какую свинью подложить задумали. Не люба им, видать, свобода, коли за нее чем большим, нежели золото, платить надобно…

…Наконец, грохнули сходни по причалу тесаному. Позади остались пороги Славутича, — гиблое место. Не даром один из них так и кличется — Ненасытец; сколько жизней отнял, а все неймется ему. Другие ничем не лучше, однако ж названия покрасившее: тут тебе и Звонец, и Вольный, и даже — Не спи! Откуда они тут взялись, коли минуешь их — не найти, должно быть, реки спокойнее Славутича.