Дмитрий Павлов - Потеха колдунов - Пробуждение

Показалось, он почти осознал нечто важное, уловил некую суть, которая бы все объяснила. Но это лишь показалось.

– Здесь хорошо, вода успокаивает.

Велемудр встал рядом и тоже уставился на озеро. Волхв возник словно из воздуха, но, в конце концов, он же волхв, и рядом его урочище.

– Мы с тобой сейчас смотрим на саму суть нашей жизни. В воде спряталось так много образов, понятий и значений. По сравнению с ней зеркала Изнанки – это жалкая пародия, пара слезинок против сплошного ливня. Вода принимает любые формы, она смеется над границами, переходя из одного состояния в другое, – слабая, мягкая, непобедимая, дарующая и забирающая. Но можем ли мы охватить своим разумом эту тайну? Ведь мы не способны понять даже собственных снов, созданий своего собственного воображения. Знаю, ты тоже об этом задумывался. Наше ли то, что мы называем нашим воображением, нашими мечтами? Своей ли воле мы подчиняемся, стремясь к той или иной душе?..

Велемудр помолчал, прочистил горло и спросил:

– Ты принял решение?

– Я должен ответить здесь и сейчас?

Юноша все еще медлил, хватался за последнюю возможность остаться тем, кем он так и не стал: простым человеком со своей собственной незамысловатой судьбой. Но мог ли беседующий с ветром, гладящий звезды, слышащий неслышимое позволить себе подобное ? Говорят, не человек находит цветок папоротника, а его жар притягивает выбранного им, и за всё всегда настигает расплата.

– Ты должен ответить, – утвердительно сказал волхв. – Твои слова подтвердились: если не освободить Калинов мост, Артрия разрушится! Волхвы видят лишь два пути: либо Любава проследует к призвавшему ее, либо ты обратишься к Многоликим на Лобном холме. Вы с ней не зря встретились в пещерах. Вас выбрали. Кому-то из вас надлежит стать основой той силы, что бросит вызов Огненному Псу и вернет миру устойчивость.

Когда-то пастух уже подобное слышал. Тогда все закончилось не очень, хотя могло быть и хуже. Он разбился о камни, крылья у него так и не выросли. Люди не летают. Стрый, почему он смеялся над ним? Горько и обидно, когда над тобой насмехается друг. Еще горше, когда друг тебя забывает.

Видя, что отрок тянет с ответом, волхв продолжил:

– Мне передали, что Яростень схватил хмыря. Некая Марфа бедной вдовой прикидывалась, сама же злобным колдовством занималась: оборачивалась чудовищем, кого на части разрывала, кого в упыря превращала. Много, очень много зла принесла любичам. За это ее на торге прилюдно казнили самой что ни на есть жестокой казнью. Весь Княжий град от мала до велика смотрел. Конями разорвали, потом в четырех кострах тело сожгли, а пепел в разных местах развеяли. Но даже тогда она отличилась: перед смертью убила своего палача. Так что хмырь никому больше не угрожает. Можно полностью сосредоточиться на Калиновом мосту.

«Как же больно», – подумал паренек.

Словно чья-то рука сдавила горло. Он рванул ворот нижней рубахи. В голове потемнело. Марфа, чернобровая смуглая красавица, чей изгиб спины, голые ноги и бедра до сих пор стояли перед глазами. Та, что гоняла и даже била, но никогда в сердце не держала зла. Вспоминания захватили его. Вот они с Дементием идут, обездоленные, по улицам Града, а она их окликает, к себе на постой приглашает. Вот утром, не смущаясь взора Митяя, одевается, выбирает колечки и сережки. Вот ее руки превращаются в крылья, когда она безумствует над полумертвым рыцарем; и наконец, вот она, прощаясь, повязывает им узелковые обереги. И такое отчаяние накатило, что он чуть не завыл: всех, всех, кого выбирало его сердце, ждал конец горемычный. Нельзя ему любить, не положено. Всех сгубила его любовь, никого не пощадила!

Марфы… больше… нет. В это трудно поверить. Но это так. Хмырь, как же. Марфа была Марфой, а хмырь… Он как бродил по белу свету, так и бродит, что бы о нем ни говорили.

Маленькая ладошка сжала руку юноши. Запримеченный ранее домовенок проявился рядом, что-то прошептал, и боль немного отпустила.

И тогда пастух сказал:

– Я принимаю тобой предложенное. Я пойду с тобой на Лобный холм и сделаю все как надо.

Шатры башен, покрытые последним снегом, ослепляли белизной. Лиловое небо с громадной Луной и оранжевым прищуром солнца давило тоскливой тяжестью. Последнюю из приговоренных вывели обнаженной. Она стояла синяя, с темными пятнами на коже, неловко пытаясь согреть ступню одной ноги о голень другой. Толпа на торге перед детинцем Княжего града напряженно притихла. Люди узнали Марфу.