Ежик сидел на горке под сосной и смотрел на освещенную лунным светом долину, затопленную туманом.
Красиво было так, что он время от времени вздрагивал: не снится ли ему все это?
(С. Козлов «Ежик в тумане»)
— В полудреме, Медвежонок, можно вообразить все, что хочешь, и все, что вообразишь, будет как живое. И тогда-то…
— Ну!
– Тогда-то…
— Да говори же!
– И тогда-то… слышны звуки и голоса.
(С. Козлов «Осенняя песня травы»)
– По небу за окном пронеслось что-то тёмное. Наверное, птица. А может, из этого мира опять улетала чья-то душа.
(Х. Мураками «1Q84»).
Сознание постигшего себя разума – это безграничная вселенная, в которой вопросов больше, чем ответов. Что породило его: маленькие клеточки мозга, их сложная, запутанная система, неуловимая душа или что-то иное? По каким законам оно развивается? Почему сейчас любит, а завтра – ненавидит? Почему утром — дрим фолк, а вечером — хогаку с ее бамбуковыми флейтами? А посмотришь со стороны — ну, голова, ну, в ней мозги в двух полушариях, у кого-то больше, у кого-то меньше. Прошу, не смотрите на головы таким образом, иначе… Впрочем, обо всем по порядку.
Сознание же подопечных Общины – это бесконечность, помноженная на бесконечность, потому что наш разум в какой-то мере един. Мы очень хорошо слышим мысли друг друга, особенно когда находимся рядом, еще лучше ощущаем. И часто трудно определить, где заканчивается Я одного и начинается Я другого. Переплетите пальцы с любимой и любящей, пошевелите ими, глядя ей в глаза, – примерно так.
Но зачем нужна вселенная, если ее не дано исследовать? В чем смысл бесконечности, ограниченной запретами? Когда осознаешь эти два простых вопроса, случается «БУМ!», апокалиптический диссонанс. По крайне мере, так вышло со мной. Но не сразу, сначала я и не знал ничего ни о любви, ни о мозгах, ни об Общине, ни даже о хогаку. Была просто точка, вне времени и пространства, — самодостаточная, самосовершенная, самоникакая. И тьма была довольна. И свет был в покое. Пока не раздался щелчок и я не открыл глаза. Так произошло Событие!
Я смотрел и ничего не понимал. Возможно, и не знал, что ничего не понимаю. Все вокруг было лишено смысла – сплошной хаос коротких и длинных линий. Но вот я смог сопоставить их друг с другом и определил, что в них есть закономерности: из линий образуются фигуры, объекты с разными формой и цветом. Потом пришло понимание движения. Оказалось, объекты перемещаются относительно друг друга. В этом сложном взаимодействии родились понятия, конкретизирующие то, что я видел: имена и названия. Например, я осознал, что лежу на траве. Надо мной шелестела листва разнообразных деревьев, сквозь ветви угадывалось лиловое небо. Меня щекотали бирюзовые травинки и мох. Иногда сверху, с веток, падали крупные дождевые капли. В них гримасничали бордовые отражения. Рядом ползала, летала, шелестела мелкая живность. Было прохладно и хорошо. И совсем не жестко, как бывает, если спиной ощущаешь камни или обтесанное стекло (пока еще не вполне осознанные слова). Я обнаружил, что заключен в тело! Так появилось Пространство!
Вдруг картинка резко изменилась, мое тело начало переворачиваться независимо от моего желания, и перед глазами предстал странного вида зверек с вытянутой мордочкой и кучей иголок. Это был крупный еж. Он фыркнул, демонстрируя тем самым, что очень зол. Потом закопался мордочкой в мох -- по самые глаза. Две черные точки смотрели неотрывно на меня – зверь словно гипнотизировал! Долго, однако, не вытерпел: снова фыркнул, зашевелил усиками и настоятельно потребовал немедленно убраться с его дороги. Тогда все и началось. Я вспомнил. И Время обрело свободу!
Глава 1. Говорящий с ветром
Примятая луговая трава, стремясь выпрямиться, колола в спину. Настырный муравей лез и лез через раскрытую ладонь по своим муравьиным делам. Пастуху, светловолосому долговязому пареньку со слегка веснушчатым лицом, было хорошо лежать, уставившись в насыщенное лиловым цветом небо. Белая рубаха, шерстяные штаны, лапти, котомка с нехитрым скарбом — вот и все его богатство. Немного, но зачем ему больше в долгих переходах от одного пастбища к другому? Рядом пережевывала ковыль вперемешку со щавелем любимая овца Чара. Чуть дальше на лугу расположилась вся остальная отара — сотни белых овец и черных баранов, между которыми пугливо жались ягнята. За соседним лесочком резвилась шишига. Она пыталась соблазнить лугового. Тот не поддавался, и теперь они гонялись друг за другом.
Читать дальше