Незаметно для себя пастух задремал.
Во сне ему привиделся странный город, засыпанный песком. Среди барханов и дюн торчали обломки зданий. Над городом разносился детский смех. Он то становился громче, то захлебывался, то почти затихал. А потом с ним заговорили:
– Ты меня слышишь?
— Да.
– Ты знаешь, где ты?
– Я во сне.
– Верно, сейчас ты во сне. Не бойся. Просто ответь на вопросы. Ты когда-либо сомневался в реальности окружающего?
– Нет. Мы говорим и думаем, мы видим и чувствуем, мы рождаемся и умираем. Мой мир полностью реален. Я в нем не сомневаюсь.
— И что ты думаешь о своем мире?
— Некоторые предпочитают видеть его уродство. Я же вижу в нем красоту. Хочется верить, что эта красота в итоге изменит мой мир.
— А ты не замечал в своем мире противоречий?
– Жизнь однообразна, все в ней построено на повторениях. Однако в любой день она может измениться – от одной случайной встречи, от одного незначительного события.
— А если я скажу, что лишь безмерные страдания приведут к исправлению этого мира, что ты на это ответишь?
– Я люблю свой мир и с нетерпением жду, когда он станет еще лучше. Что же касается страданий… Разве не боль заставляет нас двигаться дальше, и разве не в муках мы появляемся на свет?
Сонливое состояние было прервано тычками в ухо. Чара потребовала ласки. Пастух лениво погрузил руку в густую шерсть любимицы, почесал кожу под кудряшками. Овца не отставала.
-- Ну, зачем ты так? – пристыдил ее паренек. – Щекотно же. И не уговаривай, не пойду я к ним. Кому на этой свадьбе я нужен, только еще один рот корми. Не по обычаю? Пусть так. Зато не дам повода для мордобоя. Ладно, согласен, какая свадьба без драки, но почему достается все время мне?
Наконец Чара успокоилась и побрела в тень ольхи, где принялась за очередной пучок травы. Какой удивительно правдоподобный сон он только что видел! Как там одиноко – среди песков! Пастух всмотрелся в облако, висевшее прямо над ним. Чем больше он его разглядывал, тем меньше и меньше оно ему нравилось. И тогда он взял и изменил ему форму, придав схожесть с Чарой. Овца не обратила на проделку внимания, увлекшись сложным процессом поглощения пищи. Молодой человек нахмурился и в вишневость злосчастного облака добавил густоты. Оно немедленно набухло и приготовилось разразиться дождем. Осознав, что сам попадет под дождь, пастух отогнал облако поближе к старому барану. Тот считал себя вожаком отары и любил поупрямиться. Хлынул ливень. Баран заблеял и с обвисшей мокрой шерстью обиженно потрусил прочь [от паренька], словно понял, чья это проделка.
Пастух задумался о том, чем бы ему еще заняться. Спать расхотелось. Можно было, конечно, покачать Луну – это размытое блюдце в четверть неба. Но его внимание привлекла скромная звезда, спрятавшаяся за светом солнца, которое с трудом справлялось с лиловостью неба и серебром Луны. Почему бы и нет? Он привычно сосредоточился, представил, как его рука дотягивается и затем выкручивает ее, словно шишку с лапы сосны. Звезда кометой сорвалась и понеслась к горизонту. Хорошо пошла! Голова закружилась, мир содрогнулся и нехотя встал на место.
– Как? Как ты это делаешь? – могли бы его спросить.
Однако он бы не ответил, только пожал плечами. Ведь при мысли об этом холодный пот покрывал его тело. Как правило, он об этом не думал. Да никто его и не спрашивал.
Заметно припекло голову. До реки идти было далеко и лениво, поэтому он потихоньку притянул к себе ветер. Посвежело. Облака ускорили свой бег. Между ними вновь выглянул глаз ослепляющего оранжевого солнца. Юноша играючи вернул парочку обратно и закрепил над собой. Хватило ненадолго. Что-то заставило их сорваться и понестись дальше по небесной глади. Когда же он постарался передвинуть облачко размером побольше, то наткнулся на заметное сопротивление. Разозлившись, дернул его к себе, однако кто-то потянул облако в противоположную сторону. Раз, два, и на третий рывок оно рассыпалось на несколько частей, которые тут же истаяли.
– Доигрался, Стрый! Не мог уступить? – проговорил паренек, не поднимаясь с травы.
– А когдай-то я тебе уступал? Во что надумал, – прозвучал в ответ молодой задорный голос невидимого собеседника.
– Давно в наших краях? В своей обители заскучал? – продолжил пастух, одновременно заставив ольху вытянуть сучья вверх и совершить поклон.
– Нравится мне у тебя: подданные не беспокоят, брат своим занудством не тревожит. – После этих слов трава начала кругами пригибаться вокруг пастуха. [Парень] встал и оперся на терновый посох.
Читать дальше