Дмитрий Павлов - Потеха колдунов - Пробуждение

Прасковья поправила русую косу, украшенную ленточками, успокоила домового, шепнула ласковое слово кошке и села за неубранную прялку. Что же, волокон жизни накопилось много, уже не одна судьба застыла на перекрестке в ожидании направляющего перста фатума или игривой улыбки фортуны. Пришла пора начать прясть, вытягивать и скручивать Нити судьбы. Она взялась за нить, и облако золотой пыли укутало ее руки.

Когда-то было по-другому. Прасковья с сестрами скиталась от планеты к планете, переходя из одного зеркала Изнанки в другое. Видела двойные звезды, любовалась мирами на китах, изумлялась скрученным пространствам и вертикальному горизонту. А потом встретила его. Он стоял над бездной и рисовал картину. Творец, создатель, художник. Он улыбнулся, и они полюбили друг друга.

Как-то, устав от безудержных ласк, он показал ей, что рисует. И она, казалось, видевшая все на свете, растерялась. На его холсте была сама жизнь. Прасковья не удержалась и провела по холсту рукой. Рука прошла сквозь полотно, попадая одновременно в тысячи измерений. Как такое могло быть? Он засмеялся и протянул ей подарок – изумительные волокна для пряжи, убранные в искусный адамантовый чехол. Они переливались златом, светились изнутри, и она не смогла отказаться от них. А ведь правильно говорят: дареного коня надо принимать так же, как выбирать врагов, – вдумчиво и осторожно.

Так появились у нее Нити судьбы, так оказалась она заперта в одном единственном мире – его мире, Триболуса.

Сегодня Нити тянулись из кудели особенно хорошо, можно было любоваться их ровной, гладкой накруткой на бобины. И пока мотки пряжи росли, проносились перед глазами Прасковьи варианты последствий людских поступков, раздавались Доли и Недоли, что репейниками прицеплялись к дням будущим. Весь спектр мирских эмоций бушевал перед ней, плоский мир сплющенной планеты разом находился перед ее взором. Лишь часть пустынных южных земель была закрыта от нее, но их судьба – не ее забота.

Ушла с головой в работу и не заметила, как на лопаске прялки фигурки забуянили, передрались, ее воле подчиняться перестали. И от их шума и неповиновения вдруг порвалась нить, до этого так послушно струившаяся между пальцев.

Зазвенели горизонты, изменились предназначения.

Очнулась женщина, осмотрелась, нахмурилась.

«Быть беде, Прасковья», – обреченно подумала она, обнаружив, что у нее украли незабираемое.

Пастух открыл глаза. Сквозь доски потолка сверху вниз проросли травинки. По ним ползали, перелетали с одной на другую мелкие букашки. В углу землянки трудился паук, латая порванную паутину. Солнце не взошло, но пора было подниматься и собирать отару по веси. Он решил уйти как можно дальше, попасться под горячую руку обидчикам не хотелось. А там, на склонах Серухова кряжа или даже в Продолье, пусть еще попробуют достать.

Очаг дышал теплом, однако Лохматик где-то пропадал. Сборы были недолгими: пастух вылез из соломы, отряхнулся, надел лапти, прислонился лбом к Чуру, взял посох и вышел вон. Уже на улице, в сумраке не наступившего утра, его догнал домовенок и протянул наполненную едой котомку. Верный друг всегда о нем заботился и никогда не забывал проводить в путь-дорогу. Вот и в этот раз все как надо успел сделать.

— Спасибо, Лохматик, не хочешь пойти со мной? Шишига тебя заждалась, каждый раз о тебе спрашивает.

— Ну, как мне оставить наш дом? Хозяйство пригляда требует. А старой передавай привет, пусть в следующий раз сама ко мне заглядывает, – переминался с ноги на ногу старичок, зыркая по сторонам. Опекать-то пастуха он опекал, но был известным домоседом.

— Какой это дом, дом у нас с тобой отобрали, – юноша перевязал веревку у штанов, перекинул за плечи котомку и подумал, как было бы здорово все же уговорить Лохматика.

– Домом дом делают не его размеры, а люди, живущие в нем. И это, лыко я собрал и сложил, начну без тебя лапти плести, – промолвил домовенок и растворился в воздухе. Лишь три разноцветные бабочки закружились на месте, где он только что был.

Словно что-то дернуло пастуха за щеку. Дом не дом, но к этому месту он привык. И к Лохматику. Но он же вернется… когда одногодки позабудут про вчерашнюю драку. По крайней мере, он надеялся, что позабудут. Так почему защемило-то внутри?

Парнишка вздохнул и пошел по проулку. Правда, вначале пришлось погладить волкодавов, те сбежались и некоторое время его не отпускали. Они очень уважали его за то, что он по утрам забирал этих курчавых пугливых животных. Пастух проходил двор за двором, у каждого здоровался с домовятами, которые, позевывая, открывали ворота и выпускали из клетей толкающихся овец. Редкие весняки, поднявшиеся до восхода, бурчали при его виде. Одного из них он попросил передать старосте, что уходит на седмицу или даже дольше. Тот махнул рукой, мол, иди уже, не до тебя. Паренек не обиделся, привык. Напротив дома старосты у колодца бодрствовала четверка витязей из сопровождения владетеля Колеслава. Сами весняки давно обленились и не держали ни охраны, ни стражей. Сколько лет войны не было, зачем им лишние траты? Витязи замолчали при виде отары, на приветствие пастуха не ответили, проводив его тяжелым взглядом.