Дмитрий Павлов - Потеха колдунов - Пробуждение

– Как твои грифоны? – поинтересовался у Стрыя.

– Шевелят крыльями. Летают.

– Никогда не мог этого понять. Они же такие большие и тяжелые, а не падают.

– Бывает.

Воздух зарябил, в нем проявились контуры фигуры молодца, потом черты лица с намечающейся бородкой, и снова все развеялось дымкой.

– Так как же они летают? – Пастух направился в обход луга, пришло время проверить отару.

– Обыкновенно. И ты можешь, – тут же услышал в ответ.

– Я?! Нет, я не могу, люди не летают. Зачем ты обманываешь? Люди – не птицы.

Здесь, в междуречье Лучесы и Репейни луга были заливные, слишком тучные для отары. Но сегодня в доме старосты игралась свадьба, поэтому слишком далеко пастух не удалялся, мало ли что потребуется – мясо барашка или еще что-нибудь. Он думал и об этом, и одновременно о странных крылатых существах – грифонах. Стрый как-то показал одного, и теперь при встрече пастух каждый раз о них что-нибудь да выспрашивал.

– А ты попробуй, многое о себе узнаешь. У всех есть крылья, просто не всем они нужны, – звонко засмеялся собеседник и закружился вихрем.

Отара зашевелилась и пришла в движение. Пастух был вынужден прервать разговор: требовалось остановить надвигающийся хаос, иначе собирать овец придется дотемна. Когда он справился с проблемой и овцы опять скучковались, Стрыя рядом уже не было. Паренек схватил Чару за уши и принялся трепать ее из стороны в сторону, приговаривая:

– Какой же он непоседа, никогда не задержится, скажет слово и улетит.

Овце не понравилось такое обращение. Она попятилась, затем неожиданно села на задние ноги и завращала глазами. Пастух испугался за нее и, оббежав, принялся помогать ей подняться:

– Прости, родная, увлекся, прости.

Но Чара, видимо, решила умереть или просто очень обиделась, поэтому, невзирая на толчки [паренька], закатила глаза, потом закрыла их и упала на бок.

– Чара, это нечестно! Так ведут себя лишь избалованные барышни! Ты же не такая!

Овца открыла один глаз, повертела им, закрыла и осталась лежать на боку, будто эти слова ее не касались. Иногда она явно позволяла себе вольности. Ему же требовалось перед возвращением надрать лыка, поэтому он со вздохом оставил капризницу в покое и направился к своей котомке, под которой лежал топорик. Чара проводила пастуха взглядом и как только убедилась, что тот действительно уходит, вскочила и продолжила как ни в чем не бывало жевать траву.

К вечеру лыка было заготовлено достаточно. Юноша сощурился на заходящее солнце, спрятал в приметном дупле широкого вяза завернутый в материю топорик, перекусил куском сыра и корнем репы, запил родниковой водой и, обойдя отару, направил старого барана домой. Овцы послушно двинулись следом. Вскоре луг сменился редколесьем, где всего встречалось понемногу: берез, осин и даже дубов. Дальше лежала широкая долина, переходящая в пойму Лучесы. Приходилось внимательно наблюдать за овцами, отгоняя от них любопытную шишигу. Почему-то ей казалось, что это чрезвычайно весело – пугать животных, от ее проделок те шарахались и залезали во всякие буреломы.

Подойдя к речной мели, пастух невольно взглянул на стоявшую выше по течению у запруды водяную мельницу, колесо которой сейчас было застопорено. За мельницей возвышался на холме дом отца Милавы, полускрытый кустами черемухи, чьи ветви ломились от шаровидной черной костянки. Пастух остановился и подождал, пока отара медленно перейдет реку. Раз за разом он всматривался, ломая глаза, хоть и понимал – никого там нет. Темнота опускалась все ниже, солнце багровой полоской бросало лучи из-за его спины. Он же думал о Милаве – девушке с рыжей копной волос, еще недавно любившей носить короткие рубахи отца, дразниться и показывать мальчишкам язык, чтобы потом бежать от них, сверкая босыми пятками. Проказница и плутовка, она заигрывала со всеми, но не с ним. Наверное, виной тому была его неразговорчивость. Он дичился людей и общался преимущественно с овцами. Поэтому не оставалось ничего, кроме как высматривать издалека ее ленточки и ловить взгляд, чтобы сразу же отвести глаза. Подойти к ней было выше его сил. Особенно теперь, когда она выросла и превратилась в красную девицу.

За мелью начиналась наезженная дорога, которая, пропетляв между невысокими холмами, привела его к первым изгородям неукрепленной веси. В этом поселении испокон веков жили бок о бок любичи и рубежцы. В весь пастух вошел уже в полной темноте. Овцам не требовалось указывать дорогу: они сами разбились на группы и потопали к своим хлевам, где их встретили веселые домовята и серьезные волкодавы.