Оксана Головина: Тьма и пламя [= Сердце Томарина (с 18-ой по 30-ю главу) + Танец огня)] [litres]

Ламон не смотрел на подданных, будто сейчас находился один на один со своим генералом. Пол все продолжал дрожать и пульсировать. Многочисленные зеркала и стекла пошли опасными трещинами. Тем не менее король не был в ярости, не был зол. Сейчас, глядя на него, Трин будто видела себя со стороны. Разочарование. Горечь предательства. Это читалось на лице Ламона. Это то, что чувствовала и она, когда узнала правду.

А затем горечь сменилась брезгливостью, когда Синхелм протянул руку, будто и в самом деле мог коснуться венценосного гостя. Ламон знал… Знал, когда отправлялся сюда из Деспина. Знал правду все время, когда отсутствовал Деверукс. Наверное, только это спасло Ард от разрушения и позволило королю совладать с чувствами, держась с таким величием.

– Остался ли кто-то в этом мире, кого ты не предал, Фемир?

– Мой король… Это все ложь! Происки врагов!

Ламон стремительно вскинул руку, обрывая слова генерала. Повинуясь этому жесту, в зал вбежали стражи, ожидавшие знака короля.

– Я дарую тебе посмертное помилование, мятежная душа, – произнес правитель, глядя на молчаливого Райана. – Поскольку предстоит тебе увидеть последний рассвет, милостью нашей озвучиваю повеление немедля.

Ламон гордо поднял голову, и темная корона блеснула в его волосах.

– Пред всеми присутствующими в зале, ставшими невольными свидетелями, повелеваю! Даровать посмертное оправдание Райану Дэнвею – сыну Аркела Дэнвея, ранее обвиняемого в убийстве Ариса Бранта. Повелеваю! Считать Трин Синхелм, ныне – Трин Рэйван, кровной дочерью Райана Дэнвея, с полноправной претензией на наследование рода и земель Томарина. Повелеваю! На основании личного признания Фемира Синхелма и соучастия Фергаса Эрвига в совершенном убийстве заключить обоих под стражу для окончательного вынесения приговора в Деспине.

– Мой король! – снова воззвал к нему Синхелм, падая на колени. – Мой король! После стольких лет… После стольких лет верной службы… Я ведь сделал это для своего народа! Я все сделал верно… Мой король…

– Твой король ведь так глуп! – Губы Ламона презрительно изогнулись, когда он посмотрел на белого как снег подданного. – Поэтому ты будешь осужден перед народом Камеладера. На главной площади Деспина. Как безродный смертный. Лишенный всех званий и титулов. Как предатель и убийца. И твой жалкий сообщник разделит твою участь.

Король едва глянул на бывшего декана боевого факультета Арда, пытавшегося освободиться от уводивших его стражей. Фергас все выкрикивал проклятия в адрес Синхелма, тщетно силясь разглядеть его за рядом гостей. Никто не посмел прервать короля или обернуться вслед за арестованными, выведенными из зала. Сплетни, слухи, невероятные новости еще долго будут греметь в королевстве. Но сейчас каждый из присутствующих гостей молчал.

Глядя, как рассвет окрасил горизонт алыми красками, Ламон обернулся, обращаясь к Трин:

– Я, Ламон Великолепный, благословением светлейшей Лейны король Камеладера, принимаю благодарность Трин Рэйван за бесконечную доброту и мудрость принятого мною решения. И моим величайшим благословением позволяю проститься с отцом.

На этот раз в голосе правителя не было ни привычного пафоса, ни негодования. Пусть и говорил, как обычно, восхваляя себя, но Трин прекрасно поняла, какие чувства Ламон на самом деле хотел передать. И была благодарна.

Рука Кристиана разжалась, отпуская руку девушки. И Трин пошла вперед, не чувствуя ни чужих взглядов, ни чьего-либо присутствия в зале. Спешила она, спешило и солнце, будто соревнуясь с нею. Ей так хотелось остановить время! Но она прекрасно знала, что его всегда будет мало. Она должна отпустить. Должна позволить раненой душе упокоиться, исцелиться в царстве светлой Лейны. Там, где отец сможет наконец встретиться с матерью.

– Прощай, друг мой, – тихо проговорил Деверукс, стоя рядом с внуком. – Прощай…

При звуках его голоса у Кристиана сжималось сердце, а глаза наполнялись горячей влагой, словно у мальчишки, которым был когда-то. Он шумно вздохнул, веля себе обратиться камнем. И тогда ощутил, как рука Деверукса опустилась на его плечо. Без слов, даже не глядя на внука, оставляя ему чувства, что он испытывал.

Трин приблизилась к отцу, боясь коснуться его и разрушить хрупкую оболочку умая, покрытую сверкающими трещинами. Глядела на него огромными глазами, полными слез, понимая, что ни единого слова не сможет произнести. Райан сам протянул руку и прижал ладонь к ее щеке. Улыбнулся как всегда. Улыбнулся, позволяя дочери запомнить его именно таким.