Оксана Головина - Сероглазый ангел

— У-у-у-у… здорово тебя приложили…

Мужчина прекратил умываться, склонившись над прозрачным ручьём и вытирая кровь с раненой скулы. Его руки замерли на полпути от небритого лица. Он повернулся на раздавшийся возглас, стряхивая прохладную воду с огромных ладоней. Потревожившее его создание было лет шести-семи от роду. Золотистые косички, подвязанные замшевыми ремешками, болтались на уровне коленей. Взгляд воина замер на ярком синяке под одним из восхитительных голубых глаз незнакомки. Девочка улыбнулась, сверкая щербинкой на месте отсутствующего молочного зуба. Она сложила руки на груди, и теперь поджав пухлые губки, с видом знатока кивала, глядя на его раненное лицо.

— Я вижу, ты знаешь толк, — воин усмехнулся, от чего на его скуле вновь выступила кровь.

Всё же глаза его сощурились, и он кивнул, указывая на синяк.

— Кто тебя ударил?

— Этот жалкий субъект уже поплатился за свою ошибку! — она гордо вскинула очаровательный подбородок.

Весёлые веснушки рассыпались по её переносице.

— Чего же ему это стоило?

Она сжала кулачок.

— Два зуба! Хотя они и так собирались выпасть…

Мужчина рассмеялся, поправляя аккуратные усы.

— Почему же ты здесь одна, дитя?

— Я здесь думаю.

— Вот как!

— Дядя Ральф не в духе, а тётя Адела плачет.

— Почему? — воин присел на тёплые, нагретые полуденным солнцем камни.

— Дядя боится, что король отберёт его землю!

— Да ну?! И что тогда?

— Тогда у Мей не будет богатого жениха! Она не сможет родить ему много дочерей, чтобы заплетать им косы. Она ужасно любит заплетать косы! И обязательно сына. Одного.

— Одного?

— Да! — девочка, жарко рассуждая, забралась на соседний камень, рядышком со своим случайным собеседником, подскакивая то на одной босой ноге, то на другой.

Мужчина уже несколько раз ловил себя на мысли, что инстинктивно пытается протянуть руки, чтобы поймать её, постоянно соскальзывающую с мокрого камня.

— Чтобы рассказывать ему по вечерам о подвигах отца!

Воин едва сдержал смех, к своему удивлению боясь ранить чувства незнакомки.

— А что же ты? Ты не боишься, что король отберёт и твои земли?

— Нет! У меня к нему будет серьёзный разговор!

— О чём же это?

— Думаешь, я так тебе и скажу?! — она резво соскочила в воду, вытащила из кармашка белоснежный платок и намочила его в ручье.

Затем девочка аккуратно сложила его и с силой прижала ткань к его колючей щеке.

— Вот так и держи!

Он оторопело повиновался.

— Дядя Ральф говорит, что скоро приедет много охотников. Говорит, что я головная боль…

Воин видел, как грусть коснулась загорелого личика. Коснулась и слетела, как листва на ветру.

— Раз он решил стать моим королём, то просто обязан о всём позаботиться. В наше неспокойное время, так тяжело вести дела!

Она тяжело вздохнула, словно столетний дед. Он едва не расхохотался.

— Ты права! Что же ты попросила бы у короля?

— Конечно же, рыцаря!

— Рыцаря?.. — мужчина и вовсе оторопел, глядя на серьёзное дитя.

— Да. И самого лучшего! Чтобы у дяди Ральфа больше не болела голова. Рыцарь будет охранять землю.

— А что же взамен?

— Я буду гладить его по голове!

— О! Это, конечно же, многое меняет… — он чувствовал, что его трясёт от едва сдерживаемого смеха.

Всё же пересилив себя, воин добро улыбнулся, привычно пригладив свои усы.

— А что, если у рыцаря окажется скверный характер?

— Главное, чтобы у него были серые глаза! Это непременно! — девочка вновь поджала губки, со знанием дела кивая светлой головой.

— Отчего же?

— Как же! Все знают, что серые глаза — признак благородства души! Ведь серый цвет сродни серебру, а из серебра сделано распятие отца Валдуина. Значит, это цвет чистоты!

— Не поспоришь…

— Верно! Мне пора идти. Можешь оставить себе платок.

Воин поднялся, глядя как девочка, придерживая мокрый подол светлого платья, пинает босыми ногами гальку на дне ручья.

— Назови мне своё имя.

— Даниэль!

— Хорошее имя, Даниэль.

— Так меня назвал отец, — девочка побежала, разбрызгивая хрустальную воду. Отбежав немного, она всё же обернулась и выкрикнула, — а как тебя зовут?!

— Вильгельм.

— Хорошее имя, Вильгельм! Больше не пропускай удар!

Она снова сжала свой кулачок, махая ему.

— Ты тоже, Даниэль…

Была поздняя весна. Дороги размыло, превращая их в месиво грязи и глины. Ноги лошадей то и дело вязли, замедляя ход.