Джелли Дюран - Раб

— Речь не о ней, — буркнул Керх. — Речь о беглом рабе.

— Хорошо. Пусть будет по-твоему. Год назад в моем присутствии и в присутствии Лакидоса ты поставил свою печать на свитке, где обещал ему свободу. И он об этом знал. А за два дня до его побега твоя дочь со смехом сообщает тебе, что она подменила свитки, и ты боишься поставить ее на место! И Ксантив, опять же, об этой перемене знает. И чему ты удивляешься?

— Он мой раб. Что хочу, то и делаю с ним. Хочу — верну свободу, хочу — в последний момент передумаю и в рудники отправлю. Хочу — на костер пошлю. Просто так, без всякого повода, потому что мне так захотелось, с нарочитым безразличием сказал Керх, больше для того, чтобы убедить в этом себя.

— Ну, не совсем без повода. Твоя дочь поразвлекалась, кто-то должен платить за веселье. Чем не повод? — ядовито сказал Женкай.

— Послушай, он же раб! Он раб, он не человек, он… — Керх запнулся, подбирая слова.

Женкай придвинулся поближе, доверительно сказал:

— Совершенно верно. И то же самое можно сказать о каждом из нас. Керх, мы об этом говорили год назад. Его можно называть скотом, сколько твоей душе угодно, но он никогда не станет им. Именно этим он и выделялся из толпы. Его можно было оскорбить, но его нельзя было поставить на колени. Он мог быть твоим самым надежным другом, повернись судьба другим боком. Посвети звезды иначе — и ты считал бы честью отдать ему свою дочь. Он не раб. Поверь, у меня глаз наметанный, я людей насквозь вижу. На иного глянешь — весь в золоте, лицо надменное, гордость из ушей капает, а в душе — раб. Так и тянет заставить такого ползать у своих ног. А этот — свободен больше, чем ты или я.

— Хватит его защищать! — возмутился Керх и тут же отвернулся, подпер кулаком массивную голову. — Налей вина, что ли… Все бы ничего, да Матрах много кричит. Тоже мне, вояка — его убить проще, чем комара, а туда же лезет. Невестина честь его, видите ли, волнует. Войной мне в запале грозил, будто он отец, а я — похититель. Моя дочь — мне и расхлебывать всю эту кашу, она еще не его жена, это наше внутрисемейное дело, и защитников ее чести хватает без него. Так нет — он требует возмездия! Нет, конечно, покарать наглеца — мой долг, я не спорю. Ну, приговорил я его к костру… Матрах потребовал — в один голос с моей дочерью — чтобы казнь свершилась до свадьбы, а не после. Мол, это очистит Илону от унижения. Вот и будет — утром казнь, вечером свадьба.

— Твой долг, — кивнул Женкай, но в его голосе под вежливостью скрывалось скорее осуждение, чем согласие. — Ты поступил строго по букве закона.

— Да, закон… — Керх внезапно разъярился, опять грохнул по столу, вскочил, уронив дубовую скамью, тяжело заходил по комнате. — Да, закон! Закон гласит, что посягнувший на царскую честь должен быть публично сожжен на костре! Вина неоспорима, закон справедлив, а приговор неверен! — немного успокоившись, Керх поставил на место скамью, уселся, выпил стаканчик вина, задумчиво произнес: — Двадцать лет ношу корону, сотни приговоров вынес, но такого не было никогда. Душа у меня болит, когда вспоминаю об этом. Больно мне, ох, как больно… Веришь? Хуже, чем я себя приговорил бы, хуже, чем своего сына. Как легко было, когда хотел отпустить его — год назад — как мальчишкой снова стал. Смотрел он мне в глаза тогда, и странное чувство было, как озарение. А теперь — все правильно, а сердце ноет, когда думаю, что он умрет. Не хочу я этого, вот что.

— Так куда проще — возьми да отпусти его! Ты царь, ты не обязан отчитываться, что и почему ты делаешь, сам полчаса назад говорил.

— Нет, — Керх горестно покачал головой. — В том-то и дело, что обязан. На самом деле обязан объяснять все мои поступки, оправдывать все свои действия. Я не могу делать то, что хочу. А тут еще Матрах… Стар я стал, наверное, уже боюсь не то, что войны — даже угрозы ее. Матрах ведь старая опытная крыса, он может все повернуть так, будто я хотел отдать ему опозоренную дочь, решив, что большего он не достоин.

— А у тебя с хитростью всегда нелады были, — протянул Женкай. — Есть у меня одна идея. Простая и ты вроде бы в стороне оказываешься. Нужен мне пяток сильных рабов и твоя печать, чтобы дать им свободу — потом. Одного из них под видом страшного разбойника подсадим в тюрьму поближе к Ксантиву. Оставшиеся устроят налет на тюрьму, выручат своего сообщника, заодно выпустят Ксантива и всех, кто там в тюрьме будет — чтобы никаких подозрений не было. Тебе же все равно преступников освобождать надо — ты же амнистию по случаю свадьбы объявишь, правильно? И все довольны — ты свой долг выполнил, приговорив его, я свой долг выполню, оказав тебе помощь, зять к тебе не придерется и Ксантив в живых останется. Как?