Джелли Дюран - Раб

Грохнул кулаком по столу — Женкай и бровью не повел. Керх тяжело вздохнул:

— О-ох… Ты почему только один стакан принес?

— А ты этот еще не разбил. Или ты намерен сразу из двух стаканов пить? — ехидно осведомился Женкай.

— Ты как с царем разговариваешь… — лениво сказал Керх.

— По-человечески.

— А раболепие где?

— В тронном зале. Послушай, Керх, лести ты можешь вдоволь наслушаться от остальных. А так, как я, с тобой никто не поговорит.

Керх не сомневался в этом. Женкай был единственным его другом, ему ничего не было нужно от царя, и, как следствие, он царя не боялся. Они выросли вместе, они всегда были друзьями. Женкай был начисто лишен зависти, поэтому разница в положении его никогда не смущала. И чины ему не были нужны, он всегда от них отказывался. Ему нравилось быть управителем, и он был им. Ему можно было пожаловаться, доверить тайну, излить душу — он не был способен на предательство. Керх сам понимал — ему невероятно повезло, что у него, царя, есть настоящий друг.

— Никто, никто… Ты в трезвенники подался, что ли? Хочешь, чтобы я один напился?

Женкай молча извлек из-под стола еще один стаканчик, наполнил его душистым вином. Ну вот, теперь можно поговорить откровенно.

— Как там этот раб? — спросил Керх якобы равнодушно.

— Хуже, чем твоя дочь. И врача не нужно, чтобы заметить лихорадку. Бредит, мечется. Я уж думал яда ему в воду подсыпать, пока он ничего не соображает.

— Зачем?

— Помрет без мучений. Ты ж его на костер пошлешь. А так — не придется ему проходить через публичную смерть, да и быстро все будет… Ты думал когда-нибудь, каково это — своей смертью веселить толпу?

— Зачем мне это?

— Напрасно не думал. Пригодилось бы. По-другому на жизнь взглянул бы.

Керх не к месту вспомнил о своем долге и предпринял еще одну бесплодную попытку разозлиться или хотя бы притвориться злым.

— Я не понимаю, ты кому сочувствуешь? Моя дочь, моя честь оскорблена, а ты рабу хочешь легкую смерть устроить! Ну-у…

Женкай посмотрел на него не то с осуждением, не то с сожалением.

— Керх, давай в-открытую. Я был в тюрьме, я видел его. Он в бреду думает, что разговаривает с ней. И жаль, ты не слышал, как он разговаривает. Он стихи слагает, и какие! Все твои придворные поэты за сто лет не додумаются до таких эпитетов… Не мог он ее оскорбить. Он любит ее. Просто любит, и если кто и виноват в этой истории, то не он.

— А кто?

— Да кто угодно! Я тебе говорил, что не надо позволять им сближаться? Я тебе говорил, что он нужен ей вовсе не для охраны? Или ты думал, что она не посмотрит на него только потому, что он раб? Еще как посмотрит. Ей это на руку было, что он раб — она что хотела, то и заставила его делать, он бы ей слова против не мог сказать, даже если бы не был влюблен, — Женкай отпил вина. — Пока он занимался твоими младшими детьми, все было хорошо. И дети его любили, и он не пытался воспользоваться детскими привязанностями, и ничему дурному он их не учил. Но стоило Илоне его приметить, все пошло кувырком. А ты идешь на поводу у собственной дочери, а сейчас притворяешься, что почти год ничего не видел.

— А что я должен был видеть? — насторожился Керх.

Неужели эта грязная история началась гораздо раньше?

— Что? Да то, по поводу чего все поварихи судачили: что царевна будет делать, если любовь даст свои плоды?

Керх побагровел.

— Как ты смеешь…

— А что — я? Что здесь особенного? Тебе можно иметь детей от рабынь, а ей — нельзя? Пойди, скажи ей, что ты что-то запрещаешь ей делать! Да она выгонит тебя из своих покоев! А теперь сам посуди: все до единой матери твоих детей получили свободу, а Ксантив за то же самое — за любовь царственной особы — пойдет на костер. Справедлив ли ты, царь?

— Он бежал. И силой увлек ее за собой.

— Ты уверен в этом? — поддел его Женкай. — А я — нет. Как не уверен в том, что он ее соблазнил, а не наоборот.

— Это слишком смело, — угрожающе сказал Керх. — Женкай, знай меру.

— Меру? — не унимался тот. — Хорошо. Как ты мне объяснишь, чем могла разозлить царевну неприметная рабыня Олака? Почему Илона ненавидела ее настолько, что заставила продать девчонку в другое имение? А Олака хотела замуж за Ксантива, и мне об этом говорила. А два года назад, ты помнишь, как она требовала смерти для молодого подхалима? Якобы он украл у нее какую-то безделушку. Конечно, я парня спровадил с глаз долой, но перед этим узнал, за что ему такая немилость, хотя перед этим он был в явном фаворе у царевны. И что ты думаешь? Все было просто: он влюбился в служанку, будучи любовником царевны. И не надо ужасаться — твоей дочери не пять лет, и трудно требовать от нее наивности хотя бы потому, что ты сам не очень-то стараешься скрыть от нее свои утехи с рабынями.