Александра Бракен: Странник

Бывали минуты, когда Этта чувствовала, что задыхается от секретов и шрамов, временами ей приходилось глубоко вгонять ногти в ладони, чтобы не рассказать Габи правду: ее частые ночные кошмары вызваны не страхом сцены и не даже страхом завалить школу, но картинами древних городов, давно стертых с лица земли, пустынь и теней в темном лесу.

Бывали ночи, когда Этте снилось, что она тонет, погружаясь все глубже и глубже в черное сердце моря. Никто не приходил спасать ее.

Она должна была спасать себя сама.

Вот только… то и дело в голове всплывали обрывки воспоминаний, каждый из которых казался маленькой пыткой. Николас улыбается ей – только ей – сквозь дождь. Генри смотрит, как она играет царю. Мать тянет бледную руку за секунду до восстановления шкалы времени.

Внезапный шквал аплодисментов вырвал Этту из задумчивости. Она выпрямилась, достала скрипку, которую держала под мышкой, чувствуя, как теплое гудение пробегает по коже. Оркестр ушел за кулисы с другой стороны, позволяя старшему составу вытечь на сцену, занимая свои места.

Габи послала Этте широкую улыбку, выходя впереди остальных под вспыхнувшие с новой силой аплодисменты, принимая у Этты место первой скрипки. Остальные студенты, проходя мимо, шептали Этте пожелания удачи и слова ободрения.

– Что ж, наш выход, – объявил мистер Дэвис, подходя к ней. – Я безмерно благодарен, что все так сложилось – у меня просто нет слов, чтобы выразить тебе признательность, что ты заняла место солистки.

Исполнять концерт Мендельсона должна была Саша Чон, прославленная скрипачка-виртуоз в этой временной шкале. Организаторы, как предположила Этта, брали в расчет, что Саша дополнительно привлечет внимание публики и тем поможет поднять престиж заведения. Однако по дороге в аэропорт в Париже она попала в аварию и надолго застряла в больнице, оставив их без солиста.

– Спасибо за эту возможность, – искренне ответила Этта.

Ей нравился мистер Дэвис; было легко улыбнуться ему в ответ и хихикнуть, когда он слегка подтолкнул ее локтем и заговорщицки шепнул:

– По мне, так ты в любом случае играешь лучше.

Оркестр затих, тишину нарушали лишь редкие покашливания в зале.

– Наш выход, – объявил мистер Дэвис, настоятельно пропуская ее первой. Этта вышла из-за кулис, наполовину ослепленная софитами по краю сцены, и прошла на свое место рядом с режиссерским пультом. Зная, что это заставит подругу рассмеяться, Этта торжественно пожала Габи руку, как пожала бы любой другой первой скрипке, и та порозовела, с трудом сдерживая хихиканье. Мистер Дэвис занял место перед оркестром и покосился на Этту.

Она в последний раз глянула в зал, на линии светильников под каждым рядом кресел, смотревшиеся ожерельями из звезд.

Обычно в начале концертов солисты немного «отдыхали». Но Мендельсон порвал с общепринятой традицией: у него скрипка вступала с самого начала, выводя мелодию в ми миноре, которая, как он рассказывал другу, «не давала ему покоя», пока он не вставил ее в концерт. Этте всегда безумно нравилась эта история. Было что-то прекрасно-человеческое в попытке поймать чувство, музыкальный отрывок и перевести его на универсальный язык нот, пока тот не пропал.

Концерт для скрипки с оркестром ми минор Мендельсона плавно перетекал из одной части в другую: allegro molto appassionato ми минор, andante до мажор и, наконец, allegretto non troppo – allegro molto vivace ми мажор.

«Что же, – думала Этта, прижимая скрипку к плечу, – я надеюсь, ты слушаешь, Элис». Потому что она собиралась выложиться как никогда: выжать из концерта все эмоции до последней капли.

Мистер Дэвис вскинул руки.

Этта глубоко вдохнула.

Почувствовала, как по ее обнаженным рукам пробегает воодушевление.

И они начали.

Трудно точно описать, что она чувствовала, пока играла. Лучшее описание, приходившее ей в голову – это ощущение целостности, когда до этого не осознаешь, что в тебе чего-то не хватает. Она стала каплей в огромном потоке, ровно, без колебаний текущем вперед. Музыка пела голосом прекрасного, когда ее собственный смолкал.

Этта знала этот концерт так хорошо, что ей почти не приходилось раздумывать над исполнением бравурного восходящего пассажа, после которого оркестр заново отдавал вариации на главную тему солисту. Когда она достигла каденции, прошла через ее колебания ритма от одной восьмой до трех восьмых и шестнадцатых, ее мышцы разогрелись от прыжков смычка, а кровь застучала в висках. Этта, закрыв глаза, двигалась вместе с музыкой, сгибаясь, скручиваясь. Ее затопило облегчение – от того, что, играя, она по-прежнему чувствовала рядом с собой Элис, от того, что она все так же ощущала восторг от исполнения, даже когда Элис уже не было рядом, чтобы разделить его с нею. И снова задумывалась: зачем же сдерживаться, когда так невероятно хорошо лететь.