Натиг Расулзаде - Ловушка

Пожилой подошел вплотную к Гасанову, и у того мелькнула шальная мысль – обнять и поцеловать его, раз уж так близко. Он усмехнулся.

– Ну, здравствуй, сторож, – сказал мужчина, не подавая руки Гасанову.

– Ухмыляешься? Гасанов пожал плечами.

– Не понимаю, зачем я здесь, – сказал он.

– Не «понимаешь? – удивился мужчина. – По крайней мере, не для того, чтобы улыбаться. Сейчас тебе будет не до улыбочек.

– Может, объясните? – попросил Гасанов вежливо.

– Можно и объяснить, – согласился мужчина, сделав отстраняющий жест своим людям.

Те послушно отошли, а молодой человек с пистолетом предварительно сообщил мужчине:

– У него кастет.

Тот даже ухом не повел, словно ему сообщили, что в кармане у Гасанова был игрушечный утенок.

– Это не для посторонних ушей, – доверительно сказал мужчина Гасанову, – секретная информация.

И Гасанову стало приятно, что с ним с первой же встречи делятся секретной информацией.

– Вот, посмотри на это, – попросил мужчина интеллигентно, словно экскурсовод в музее искусств. – Бетон заливается в эту форму, застывает и становится плитой, которая потом пойдет на фундамент гаража этого особняка, – мужчина сделал паузу, видимо, не надеясь, что Гасанов поймет сразу.

– Хорошо, – одобрил Гасанов, заметив, что его собеседник вроде не собирается продолжать. – А при чем тут я?

– А при том, – почти ласково произнес мужчина, – что ты можешь оказаться в этой бетонной плите.

– Как? – удивился Гасанов.

– Очень просто. Зальем твой труп бетоном и заложим в фундамент. А потом я этот дом продам. Так что, кроме нас, никто об этом не будет знать. Я, видишь ли, немного занимаюсь недвижимостью… Ты ведь журналист?

– Да?

– Что ты делал на складе у этой шлюшки?

Гасанов почувствовал, как кольнуло сердце, еле сдержал ярость, кулаки сжались непроизвольно.

– Я? – взяв себя в руки, произнес он. – Сторожил. Надо было подработать, – начал он, понимая, что должен выгородить ее сейчас во что бы то ни стало.

– А как это произошло, помнишь? – спросил мужчина.

– Как я могу помнить? – развел руками Гасанов. – Ударили по голове, сзади подкрались… сознание потерял…

– И никого не видел?

– А что вы так волнуетесь? – работал под дурачка Гасанов. – Хозяйка сказала, что возместит вам ущерб…

Гасанов молча покачал головой. Мужчина пристально смотрел ему в лицо.

– А что вы так волнуетесь? – работал под дурачка Гасанов. – Хозяйка сказала, что возместит вам ущерб…

Мужчина продолжал разглядывать его.

– Сколько она тебе платила?

– А вам не все равно? Что платила – все мое.

– Ты трахал ее? – спросил мужчина и не стал даже ждать ответа. – Конечно, трахал. Кто только ее ни трахал. Почему бы сторожу…

– Я журналист, – напомнил Гасанов, вновь ощутив противный укол ревности в сердце, при упоминании о ее прошлом, которого он не знал, а этот урод вполне мог знать.

– Да, тем более… Ничего, я все равно докопаюсь…

Обратно Гасанов добирался на пригородном автобусе и неотвязно думал об отношениях этого мужчины с Айтен, и, в конце концов, пришел к выводу, что они были любовниками, и не только он был, не только он… Эти мысли грызли, съедали собственническую, влюбленную душу Гасанова. Домой он вернулся такой мрачный, что жена, глянув на него, спросила:

– Что с тобой, Гасанов? На работе неприятности?

Ночью он особенно остро чувствовал свои многочисленные болячки, которых раньше не замечал; ворочалась и урчала аденома, заставив его за ночь трижды вставать помочиться; набухала под пальцами грыжа, раздуваясь, как жаба, желавшая напугать; дрожала от холода воспаленная простата, камень в почке так и вертелся всю ночь туда-сюда, плешь все больше увеличивалась, захватывая, как агрессор, пространство гасановского черепа, и сердце, вспомнив свою давно позабытую, в любви и нежности обитая, тахикардию, ныло, ныло, ныло, просто, может быть, напоминая, что оно есть. И Гасанов понял за ночь, что он старый, заурядный журналист, что над ним наверняка смеется молодежь, что в свои пятьдесят с лишним он делает то же самое, что и они, что у него устала душа, что он мрачный, с амбициями и претензиями нервный субъект с ущемленным самолюбием, и что любая женщина поступит правильно, если станет изменять ему. Утром у него болела голова, он почти не спал, ворочался, думал и теперь не хотелось вставать, не хотелось даже шевелиться, он ощущал приступ депрессии. Жена, увидев его таким, переполошилась, хотела врача вызвать, Гасанову не хотелось говорить, было физически трудно произносить какие-то слова, но он через силу произнес: