Эдвард Даль - Игра с отражениями (оборванная исповедь)

Это было трудно переносить, но ставить такое поведение Диане в упрёк я не имел никакого права. Кого я мог винить, кроме самого себя?

Одновременно, каким-то вторым фоном, я испытывал некое ощущение, разительно контрастировавшее с атмосферой душераздирающего стресса, которая просто осязалась в небольшом объёме салона автомашины. Несложный самоанализ дал мне ответ, что на поверхность из-под мрачного эмоционального слоя пытается пробиться чувство освобождения из трясины крайне двусмысленного, безвыходно-лживого положения, в котором я пребывал последние восемнадцать лет. Теперь там, сзади, на расстоянии вытянутой руки от меня, наконец-то находилось не бессовестно обманутое человеческое существо, пребывавшее в ложном убеждении, что является моей дочерью, а сидела та самая моя Диана, с трудом и болью обретавшая сейчас свою настоящую суть.

Наверное, всё, совершённое мною после ужасной истории на Кавказе, носило какой-то болезненно религиозный характер. В том смысле, что я сам придумал для себя веру, сформулировал её символ, сам стал единственным её жрецом и адептом, слепо следовавшим установленным мною же догматам и ритуалам в надежде на получение справедливого воздаяния за собственную истовость. Главной наградой и аналогом рая в этой персональной религии могли быть только воскресение моей Дианы во всех присущих ей качествах и второе пришествие всепоглощающей любви.

Как и положено искренне верующему человеку, теперь, после тяжёлого объяснения, я совершенно иррационально ждал близкого и неминуемого преображения Дианы из ребёнка с внезапно разломанной душой в счастливую любящую женщину.

Признаки желанного чуда я хотел видеть во всём.

Ах, сколько надежд мне подарил разговор Дианы со Сташеком!

Юнец позвонил ей где-то к обеду, обеспокоившись, скорее всего, тем, что она не появилась в университете. Диана говорила с ним холодно, отчуждённо и даже с резкостью, вряд ли им заслуженной. А я видел в этом воодушевлявшие меня знаки… Псих!

Так мы и доехали до Линца, остановившись в пути один лишь только раз, чтобы зарядить ходовые батареи машины и в полном молчании выпить по чашке чаю.

Добрый старый Эберхорст в «Мицаре» уже давно не служил. Насколько я смог понять, благополучно обретался на пенсии. Впрочем, я особо не интересовался.

Вместо него нас встретил новый управляющий – господин Бегуонек, с которым я лично знаком не был.

Свято соблюдая внутренние правила «Мицара», он неукоснительно провёл процедуру идентификации моей персоны и получил от меня формальное заявление с просьбой о допуске в хранилище «третьего лица».

После этого австрийский Харон провёл нас с Дианой в «Зал инспекций».

Если несколько десятков метров от автомобильной стоянки до входа в здание Диана прошла более или менее твёрдо и собранно, то по стерильным коридорам криохранилища передвигалась уже на явно подкашивавшихся ногах. Видя это, я на ходу крепко взял её чуть повыше локтя, и она не вырвала руку, не отстранилась от предложенной опоры.

Когда датчик движения распахнул перед нами двери ослепительно белого зала, Диана и вовсе запнулась на пороге, так что мне пришлось едва заметно подтолкнуть её вперёд. От недавней её решительности не осталось и следа. Она повернула ко мне лицо с самым жалобным выражением смятения и испуга. А в глазах читалась немая и отчаянная просьба: «Ну скажи, скажи же, наконец, что всё это злая выдумка, или, может, просто разбуди меня!»

– Вам необходимо моё присутствие, господа? – осведомился сопровождавший нас до зала Бегуонек, поглядывая на Диану. Видимо, он заметил, что она не совсем в порядке.

– Нет, спасибо, – ответил я, – мы справимся сами. Я хорошо знаком с процедурой. Если нам понадобится помощь, я знаю, как вызвать дежурного служителя…

Управляющий кивком головы дал знать, что ему всё понятно, и немедленно удалился, а я отвёл Диану к стене, вдоль которой стояло несколько кресел, столь же холодно белых, как всё помещение, и усадил её в одно из них, а сам остался стоять рядом.

Она сидела на краешке, глядя в пол, напряжённо ссутулившись, составив ступни ног «утюгом».

Минуты через две другие двери в другой стене зала так же неслышно разъехались в стороны, и служитель, наряжённый в стандартный антисептический костюм, легко выкатил из них криоконтейнер, установленный на тележке с мягко жужжавшим электроприводом.

«Опять, что-то новенькое», – отметил я для себя.