Петр Ингвин - Зимопись. Книга пятая. Как я был невестором

Над нами нависал уступ, состоявший из нескольких выдающихся вперед покатых карнизов. К нему вели почти отвесные стенки с трещинами и выпуклостями, за которые с трудом цеплялись пальцы. Ноги соскальзывали, из-под подошв сыпались мелкие камни, и казалось, что вслед неминуемо полетим и мы сами. Вершина была уже близко. Всего один хороший рывок, и глазам тех, кто доберется, откроется вид на долину. Но сил почти не осталось. «Глаза боятся, руки делают» – на протяжении многих часов это был единственный принцип, с помощью которого передвигалось звенящее бронзой воинство. Мы карабкались по казавшимся неприступными скалам, и вперед вело только знание, что обратного пути нет. Меня вел страх смерти, царберов – приказ, невыполнение которого тоже грозило смертью, причем позорной и предельно мучительной. Вот и получалось, что проще убиться самому, чем положиться на изощренную фантазию царицы и сестричества.

Одно дело взбираться здесь в обличье тренированного ежедневной растяжкой человолка, чувствуя камень всей кожей, совсем другое – в полном доспехе и вооружении. Царберы несли мечи, копья и огромные прямоугольные щиты, а их доспехи были не сравнимы с моими – никаких голых локтей или коленей, защита везде, причем защита абсолютная, не пробиваемая ни мечом, ни стрелой. Одна проблема: танки не созданы лазать по горам. А сопровождавшие меня двуногие танки выполняли дополнительную роль грузовиков, в любую секунду рисковавших превратиться в самосвалы – за плечами каждого висел мешок с вещами и провизией. То, что по земле возили лошади, здесь поднимали на своих плечах.

Меня лишним весом не нагрузили, но минимум три солдата всегда находились поблизости. Похоже, на той стороне меня вновь возведут в статус ровза (то есть, конечно, найдут некий аналогичный), и ошейник наденут, чтобы не сбежал. А по исполнению миссии – сожгут. Почему нет? Кто помешает?

– Видите уступ? – Вскинутый красный рукав командирши указал вверх. – Там сделаем остановку.

У солдат прибавилось сил. Всегда проще что-то сделать, если виден конец пути. Копать от забора до заката – неэффективно.

Ветер усиливался. Облака неслись над землей гораздо выше нас, хорошая видимость позволяла разглядеть внизу воинство, возглавляемое Верховной царицей. Где-то среди них, окруженные царберами, остались Юлиан и Тома со всей разросшейся свитой. Если поход затянется, им предстоит стать настоящими пленниками. А если меня раскроют…

Неправильно. Экспедиция состоялась, и вместо «если» можно смело говорить «когда».

Лучше об этом не думать.

В долину отправили не армию, как грозилась царица, а три десятка царберов. Их не выбрали из окружающих, а вызвали специальным сигналом. По зову прибыло отдельное соединение, вроде спецназа в обычных войсках. Представить страшно, что они умеют, если даже простых царберов никаким местным оружием не возьмешь. Теперь, иногда поглядывая на командира, они штурмовали гору в указанном мной направлении.

Возглавляла отряд святая сестра, она двигалась одной из первых. Сапожки из мягкой кожи хорошо держались на камнях, ножны с мечом постукивали, отпущенная на свободу накидка развевалась, впервые открыв для меня нижнее одеяние сестер. У сестры Вероники, как нам ее представили, кольчужные элементы защищали голову, грудь и часть спины, они прикрывали кожаную защиту, из-под которой выглядывала обычная тканевая одежда. Кольчуга, без сомнений, была стальной, как и меч сестры Вероники, потому что бронзовый клинок, будь он такой формы, просто не выполнит свою функцию – спасать жизнь владельца и губить чужие. Поверьте мне, как усердному кузнечных дел подмастерью.

Сестре Веронике можно было дать лет двадцать, не больше. Командирские взгляд и голос совершенно не портили лица, которое с первой секунды внушало безграничное доверие. Обаяние сочилось из каждой черточки, большие глаза одновременно требовали сдаться и звали на подвиги, а невообразимые ресницы работали опахалами, овевая негой и вызывая неясное томление. В кино сестре Веронике доверили бы главные роли – играть искусительниц и совратительниц. Напарница главного героя, девушка Бонда, мечта поэта, да вообще любого мужика – вот такая она, сестра Вероника. Мерилин Монро, только брюнетка. Собственно, Монро, когда звалась Нормой Джин, тоже блистала отнюдь не светлой шевелюрой. Но и символом женственности в то время не была. Сестра же Вероника была им в полной мере, о чем говорили неустанно зацеплявшиеся за ее достоинства взоры царберов.