Валентина Краскова - Кремлевские кланы

Вот почему, еще не видев В. И. Ленина, я представляла себе его именно таким, каким потом встретила, — бесконечно возвышающимся над всеми нами и в то же время равным, простым товарищем, в присутствии которого в тебе самом выявляется все лучшее, что у тебя есть.

На одной из площадей Женевы в центре города находилась, а может быть, и сейчас находится кафе-пивная «Ландольт». Здесь в двух противоположных боковых комнатах почти каждый вечер собирались в одной большевики, в другой — меньшевики. В комнату большевиков приходил В. И. Ленин вместе с Надеждой Константиновной. В основном здесь собирались активные работники партии, бежавшие из тюрем и ссылки или специально посланные для связи с центром. Все они недолго задерживались за границей и скоро опять возвращались на партийную работу в Россию.

В противоположную комнату приходил Мартов, неизменно сопровождавший его Дан и все их многочисленное меньшевистское окружение, в значительной части состоявшее из эмигрировавших буржуазных интеллигентов, основательно осевших за границей и мнивших себя революционерами. Впоследствии к меньшевикам, к большому огорчению В. И. Ленина и всех нас, большевиков, стал приходить и Плеханов.

Придя в «Ландольт» и направившись с группой товарищей в «большевистскую комнату», я застала там более чем скромную в количественном отношении аудиторию. Тут же появился, здороваясь на ходу и обмениваясь шутливыми замечаниями с товарищами, Владимир Ильич, а за ним Надежда Константиновна. Начинается беседа с нами о неблагополучном внутрипартийном положении, сложившемся после второго съезда Лиги и измены Плеханова.

Владимир Ильич жил тогда на окраине Женевы с Надеждой Константиновной и матерью ее Елизаветой Васильевной Крупской, никогда не расстававшейся с дочерью и неизменно следовавшей за ней и в ссылку и в эмиграцию. В предместье Сешерон «Ильичи», как называли мы Владимира Ильича и Надежду Константиновну, занимали небольшую дачку. Жили они наверху, куда вела деревянная лесенка. Внизу была большая кухня с плитой, на которой на случай прихода гостей постоянно кипел большой эмалированный чайник. В небольшой комнате рядом помещалась вечно озабоченная своим незатейливым хозяйством Елизавета Васильевна. После первых же слов приветствия можно было услышать ее добродушно-ворчливое: «Вот, уткнулись там наверху в свои книги и тетради, мучает себя на работе Владимир Ильич и Надю замучил — покушать не дозовешься их». Здесь же, на кухне, в иные дни, когда приходили сразу несколько человек, Владимир Ильич принимал гостей, потому что «апартаменты» наверху были слишком тесны.

В двух верхних комнатах меблировка состояла из простых столов, заваленных журналами, рукописями, газетными вырезками. По стенам полки с книгами. В каждой комнате койка, прикрытая пледом, и пара стульев. В центре стола Владимира Ильича красовались русские счеты, при помощи которых он, наверное, подсчитывал свои «однолошадные», «четвертьлошадные» и т. п. крестьянские хозяйства. На столе у Надежды Константиновны ее «орудия производства»: пузырек с симпатическими чернилами, которыми она между строками какого-нибудь «поздравления с днем ангела» заносила свои шифровки. Днями и ночами просиживала здесь Надежда Константиновна, расшифровывая получаемую из России информацию о состоянии дел на местах и зашифровывая послания В. И. Ленина комитетам и отдельным работникам о положении, создавшемся в партийных центрах за границей, и о том, что надо делать дальше.

К моменту моего прихода оба они — и Владимир Ильич, и Надежда Константиновна — сидели за своими столами и работали; я помешала и тем не менее была принята очень приветливо.

Впервые я увидела В. И. Ленина в домашней обстановке, одетым по-студенчески в темно-синюю ластиковую косоворотку на выпуск, причем одеяние это как-то особенно гармонировало со всей его коренастой, ладной, «российской» фигурой.

Владимир Ильич прежде всего стал расспрашивать о пережитом мною в тюрьмах, о трудностях, связанных с пребыванием на нелегальном положении. Я делилась своими впечатлениями о Харьковской тюрьме, рассказав, между прочим, что читала в камере его книгу «Развитие капитализма в России», и вот тогда-то Владимир Ильич шутя назвал меня несчастной за то, что мне пришлось разбираться в его «скучнейших» таблицах.

Владимир Ильич очень подробно расспрашивал о состоянии Тверской организации, откуда я прибыла. Особенно он заинтересовался нашей работой в деревне, созданием крестьянских комитетов на селе. Он не скрыл своего удовольствия, когда я упомянула о значении, которое имела для нас его брошюра «К деревенской бедноте».