Валентин Степанков - Кремлевский заговор

Степанков Валентин Георгиевич, Генеральный прокурор России. 1951 года рождения. Имеет большой опыт следственной и прокурорской работы. Наиболее важные ступени его карьеры: прокурор Перми — крупного промышленного центра на Урале, заместитель начальника Главного следственного управления прокуратуры СССР, прокурор Хабаровского края, заместитель Генерального прокурора России. 5 апреля 1991 года съездом народных депутатов РСФСР утвержден Генеральным прокурором России. Народный депутат, член Верховного Совета России.

Лисов Евгений Кузьмич, заместитель Генерального прокурора России. 1940 года рождения.

В органах прокуратуры с 1968 года.

Первая должность — следователь районной прокуратуры.

Сейчас возглавляет следственный аппарат органов прокуратуры России.

Большой профессиональный опыт определил назначение Лисова руководителем бригады по расследованию обстоятельств захвата власти членами ГКЧП в августе 1991 года.

В конце сентября 1991 года в распоряжении журнала «Огонек» оказался документ безусловно сенсационный. Но он не был тогда опубликован, поскольку напрямую пересекался с интересами только что начавшегося следствия по делу ГКЧП.

По имеющимся у редакции сведениям, документ, представляющий собой инструкцию находящимся в предварительном заключении членам ГКЧП, составлен в стенах «Матросской тишины» одним из заговорщиков — Александром Тизяковым. Его советы «подельникам» я цитирую с сохранением стилевых и прочих особенностей оригинала.

«…После ознакомления с содержанием данного письма все подследственные должны немедленно прекратить показания, в категорической форме заявить протест следствию против обвинения нас в преступлениях, которых мы не совершали, отказавшись от ранее данных показаний, а продолжать затягивать следственный процесс под предлогом ничего не значащих рассуждений …

Предлагаю крымским товарищам: Болдину, Шенину, Плеханову, Варенникову, летавшим в Крым к Горбачеву, подтвердить на суде до мельчайших деталей все обстоятельства беседы …Надо со всей четкостью объяснить объективную сторону «заговора» и доказать, что Горбачев в присутствии всех членов делегации не только дал прямое указание: как нам действовать, но он скомандовал, точнее приказал, немедленно ввести чрезвычайное положение…

Непосредственно с ним согласовывались все действия так называемого комитета по управлению народным хозяйством, нами названного ГКЧП, в том числе все детали …по отключению правительственной связи с Президентом. Она была прервана по согласованию с ним…

…Россия проявила неповиновение… Вот почему было принято решение утром 19 августа по предложению Крючкова, Язова и других, которое, очевидно, попало в руки следствия, о штурме «Белого дома», захвате Ельцина, Силаева, Хасбулатова, Яковлева, Шеварднадзе и других и их немедленном расстреле, хотя такой вариант развития событий был согласован с Горбачевым и им санкционирован. Необходимо воспроизвести в ходе следственного и судебного разбирательства…, что в беседе с Горбачевым предусматривался даже вариант, накануне принятия окончательного решения о введении ЧП, уничтожить 18 августа ночью самолет в воздухе, на котором следовала в Москву делегация Российского правительства во главе с Ельциным из Казахстана…

…Наши цели, мотивировки и действия… необходимо сохранить в глубокой тайне до начала судебного процесса…»

Инструкция завершается призывом «превратить уголовное дело в открытый политический процесс против Горбачева и его политики».

Документ из редакционного портфеля «Огонька» ставит довольно основательный крест на широко пропагандируемой красно-коричневыми партиями и движениями легенде о причастности Горбачева к заговору и проливает свет на многие «странности» вокруг следствия по делу ГКЧП.

Становится ясным, почему многие гэкачеписты затягивали следственный процесс «под предлогом ничего не значащих рассуждений», почему прокоммунистическая пресса поднимает на щит «дело ГКЧП», всячески готовя общественное мнение к судебным откровениям «героев августа »,почему сами заговорщики в своих последних выступлениях в печати и по телевидению говорят прямо противоположное тому, что говорили на первых допросах.