Владимир Соколов - Я ничего не придумал

В соседнем классе один мальчик из озорства нарисовал на доске свастику. Учителя были взволнованы и провели с нами беседу о том, что свастику изображать нельзя, так как это символ фашизма.

Надо сказать, что мы почему-то любили изображать свастику, которую называли фашистским знаком. Конечно, эти действия были просто детской шалостью, не имеющей никакой политической подоплёки. Был даже такой приём: свастика рисовалась мелом на ладони, а потом можно было шлёпнуть товарища по спине, и на ней отпечатывался этот знак

.Так вот, через некоторое время мы узнали, что отец мальчика, нарисовавшего свастику, арестован. Не знаю, за свастику или нет, но факт остаётся фактом.

Потом кто-то обнаружил, что на обложке стандартной школьной тетради, где штриховым рисунком был изображён вещий Олег из стихотворения Пушкина, враги народа нарисовали свастику. Я внимательно рассмотрел рисунок и установил, что на ножнах меча, постаравшись, можно было выделить группу штришков, которая при достаточно хорошем воображении могла быть принята за свастику. Тетради были отобраны и возвращены нам после того, как с них были содраны обложки.

Дома от ребят я узнал, что ночью арестован парикмахер Коцак, который жил этажом выше нас. Постоянно, среди детей и взрослых, я слышал разговоры о том, что кого-то арестовали. Мне было как-то тревожно, но интересно. Так я жил до того дня, который круто изменил мою жизнь.

Это случилось осенью 1936 года (точную дату я не знаю). Напомню, что нам в квартире принадлежали две смежные комнаты. Из коридора был вход в комнату родителей, а из неё — вход в мою комнату. В дверном проёме моей комнаты вместо дверей висели портьеры.

Я проснулся внезапно среди ночи. В комнате родителей горел свет. В проёме двери в мою комнату стоял человек в шинели и фуражке с голубым околышем с винтовкой, приставленной к ноге. С ужасом я увидел, что в комнате родителей шёл обыск. «А что у вас в другой комнате?» — спросил незнакомый голос. «Это комната сына, он там спит», — ответил отец. От страха, как это ни странно, я закрыл глаза и заснул. В моей комнате обыска не было.

Когда утром я проснулся, мама уже привела в порядок свою комнату. Я её ни о чем не спросил, и она мне ничего не сказала. Она понимала, что мне ничего объяснять не надо, мне и так всё ясно. Так было лучше для обоих.

Началась жизнь без папы. Мама собирала передачи и носила их отцу, выстаивая длинные очереди. Она устроилась на работу ученицей швеи на фабрику «Красное знамя».

Следствие продолжалось больше месяца. В этот период к нам пришёл человек и сказал, что сидел в одной камере с папой. Его, этого человека, освободили, и он решился прийти к нам, чтобы передать привет от папы и рассказать о нём. Иван Никанорович был единственным человеком в камере, где сидели двенадцать человек, который не впал в отчаяние и старался поддержать бодрость и надежду в других людях..

Потом очередную передачу от мамы не приняли, сказав, что отец осуждён на пять лет по 58 статье (контрреволюционная троцкистская деятельность) и отправлен к месту отбывания наказания. Судила его так называемая «тройка». Арестованных было так много, что судов не хватало. Поэтому судили «тройки», состоящие из работников НКВД и партработников. Они могли вынести любой приговор, вплоть до расстрела.

Отца отправили в Воркуту на лесоповал. Мама посылала ему посылки. В письмах он спрашивал обо мне. Мама сказала, что отец категорически запретил мне писать ему письма, потому что связь с врагом народа могла в дальнейшем повредить мне.

Отца я не видел до 1946 года. Его освободили через пять лет, в 1942 году, но была война, и он должен был работать в качестве вольнонаёмного на том же лесоповале. Работал он бригадиром и жил на квартире.

За что же арестовали отца? Причина была проста и типична для того времени. Как-то раз, находясь в командировке в Москве, отец встретился там с товарищами своей молодости, ставшими большими людьми, а вернувшись на работу стал рассказывать с кем он там встречался и пил коньяк. Прошло время, и некоторые из тех, о ком он рассказывал, были объявлены врагам народа и расстреляны. Заместителем отца на его работе был некто Шульман. Он и сообщил, куда следует, о том, что Соколов И. Н. встречался в Москве с врагами народа. Бдительный Шульман занял должность отца.

Летом 1937 года маму вызвали в «Большой дом» (так называли ленинградцы дом на Литейном проспекте, где размещалось управление НКВД).

Ей объявили, что она, как жена осуждённого, выселяется из Ленинграда в посёлок Давлеканово Башкирской АССР. С собой разрешалось взять, если память мне не изменяет, 50 кг багажа. Для распродажи имущества дали определённый срок, я не помню, какой именно.