Владимир Соколов - Я ничего не придумал

Иерархия не оставалась неизменной. Тот же Гошка, например, почувствовав силу, мог снова «вызвать» Кольку. Отказываться от вызова было позорно. Стыкаться для выяснения сил было обычным делом.

Девочки не участвовали в стычках, но бывали и исключения. Однажды я видел, как стыкались девчонки. Ничего кроме смеха такие стычки у ребят не вызывали.

Не надо думать, что вся жизнь двора сводилась к подвижным играм и дракам. Ребята много читали и обменивались впечатлениями от прочитанного и виденного в кино. А появление на экранах фильма «Чапаев», вызвало настоящую бурю эмоций. Фильм смотрели по нескольку раз. Его обсуждали и взрослые и дети. Мы стали играть во дворе в Чапаева, а потом решили поставить по фильму спектакль. Сценарий сочинили сами, коллективно. Спектакль состоялся в квартире Вовки Мордасова, потому что у Мордасовых была самая большая квартира во дворе. Вовка был Чапаевым, а я играл комдива Еланя. Спектакль прошёл с успехом. Были довольны и взрослые и дети.

Вторым фильмом, вызвавшим невероятный ажиотаж, была кинокомедия «Весёлые ребята». Ребята взахлёб пересказывали друг другу эпизоды фильма, изображали голосом джаз.

Интересны некоторые не очень существенные, но характерные особенности взаимоотношений ребят того времени. Скажем, стоило мне выйти во двор с пирожком в руках, как первый же встретившийся мне парень говорил: «Цйкни пирожка!» Это означало, что я должен отломить кусок пирожка и дать ему, но совсем не потому, что он голоден, а просто потому, что так было принято. Слово «цйкнуть» означало поделиться. Действие, как мне представляется, носило ритуальный характер.

Во дворе я дружил с Юркой Алексеевым. Он жил подо мной в восьмой квартире. Нас объединяла любовь к химическим опытам. Юрка был «колбасником». Так называли ребят, которые любили кататься на «колбасе», т.е. прицепившись сзади к трамвайному вагону и держась за «колбасу» — болтающийся шланг. Это кончилось тем, что Юрка попал под трамвай. Ему отрезало ногу, и он ходил на протезе, смешно подпрыгивая на здоровой ноге для увеличения скорости передвижения.

Характерным для того времени был вопрос, задаваемый при знакомстве: «Ты чем интересуешься?» Ответ мог быть, например, таким: «Я интересуюсь химией. А ты чем?» Предполагалось, что человек обязательно должен чем-то интересоваться.

Уже в детском возрасте каждый выбирал себе будущую профессию. Один мечтал стать полярным лётчиком, другой — врачом, третий — водолазом. Никто не говорил о зарплате. Это была чистая, романтическая мечта о профессии. Дело доходило даже до крайностей. Мальчик, который мечтал стать летчиком, хотел покончить жизнь самоубийством, когда после окончания десятого класса его не приняли в лётное училище по состоянию здоровья.

Сознание ребят формировалось яркими событиями того времени: героической эпопей спасения летчиками пассажиров парохода «Челюскин», раздавленного льдами в Северном море, полётами на стратостатах в верхние слои атмосферы, подвигами водолазов, поднимавших со дна морей затонувшие суда и т. п.

Так жил ленинградский двор до войны, до блокады.

Утром 2 декабря 1934 года я шёл по улице Комсомола в школу. На углу ул. Комсомола и Михайловской, в витрине магазина на первом этаже я увидел портрет С. М. Кирова в черной рамке с красными ленточками. Кирова все знали, это был самый главный человек в Ленинграде — секретарь обкома партии. Я пришёл в школу, там ребята уже обсуждали убийство товарища Кирова. Я был так взволнован этим событием, что даже сочинил стихотворение, которое начиналось словами: «Ты умер, товарищ Киров, но слава твоя уживёт, она закрепится в сердцах у рабочих и никогда не умрёт».

В остальном сперва ничего не изменилось. Мы продолжали учиться, радио и газеты сообщали о раскрытии заговора врагов народа, которые убили товарища Кирова и готовились убить других руководителей партии и правительства. Мне было только непонятно, почему среди врагов народа оказались люди, которые до сих пор считались старыми большевиками, которые боролись с царизмом за счастье народа, а царское правительство за это сажало их в тюрьмы и посылало на каторгу. Потом врагами народа, а также английскими и японскими шпионами оказались герои гражданской войны, которым только что присвоили звание маршалов Советского Союза.

Но постепенно обстановка изменилась и в школе. У нас в классе учился мальчик по фамилии Лейферт. Он был немец. Мы с ним не дружили, потому что он был не такой, как мы, но и не враждовали. Это был флегматичный мальчик, одетый в серый костюмчик с короткими, выше колена, штанишками с зелёными кантиками. Мы все, разумеется, ходили в длинных брюках. Мама его тоже была одета не так, как наши мамы. Мы называли её насмешливо «мадам Лейферт». Так вот, однажды Лейферт не пришёл на занятия. Нам стало известно, что родители Лейферта арестованы. Потом мы узнали, что арестован, как враг народа, отец другого мальчика по фамилии Руткевич.