Владимир Беляев: Ничего не объясняющие фрагменты прекрасного

© В. Беляев, 2017

© А. Житенев, предисловие, 2017

© Д. Давыдов, фото, 2017

© ООО «Новое литературное обозрение», 2017

Владимир Беляев – царскосел, и мифология места во многом определяет его самопонимание, акцентируя ирреальность пространства и смещенность культурных пластов: «Мой город – город-выдумка, город-памятник <���…> и все его богатство лучшим образом обедняется, открывая возможность для повседневной детерриторизации, для переконструирования, создания своих пространств» [1] Беляев В . [Черновик «Нобелевской речи»] // http://www.pokolenie-debut.ru/nobel_speech/chernovik-nobelevskoy-rechi-vladimira-belyaeva_8543. .

Закономерно, что в построении генеалогий, всегда более или менее гадательном, важнейшие линии связываются критиками с «петербургской поэтикой» в ее алогическом изводе (И. Анненский) [2] «Анненский в немыслимом для себя окружении: на бесконечной советской войне и в раю-аду после нее» ( Шубинский В . Раз-два-три, где четвертый // Беляев В. Именуемые стороны. М.: Русский Гулливер, 2013. С. 7). , с поздним авангардом (А. Введенский) [3] «Намеренно оборванная линия Дельвиг – Фет – Введенский (в обход очевидного Ходасевича) намекает на общее предпочтение бокового, теневого культурного сюжета» ( Кузьмин Д . «Полюса». Владимир Беляев – Ксения Чарыева // http://www.litkarta.ru/rus/dossier/charyeva-vs-beliaev/dossier_34192/). и медитативно-созерцательной поэзией «второй культуры» (М. Айзенберг) [4] «Для Владимира Беляева ориентиром служит не только постакмеистическая традиция (в лице Михаила Айзенберга), но и традиция обэриутов вкупе с мировой психоаналитической мыслью» ( Рымбу Г., Трабун Д . Петербургская поэзия // http://mag.afisha.ru/stories/v-noiskah-russkoj-dushi/chechenskie-hudozhniki/). . Впрочем, в «сновидной» реальности этой лирики «читатель чувствует себя сбитым с толку» [5] Генерозова Е . А может, и не нас вовсе // http://literratura.org/criticism/ 1112-elena-generozova-a-mozhet-i-ne-nas-vovse.html. , что ставит под вопрос слишком очевидные параллели. Предметное у В. Беляева опосредуется умозрительным, близкие культурные контексты – далекими, и чтение его текстов предполагает учет не только ближайшей литературной традиции. В этой поэзии отмечается «уход от проблематизации в архетип»; стремление превратить «поэзию в психоаналитическую практику» и одновременно – движение «в сферу чистого внимания, отслеживающего само себя» [6] Формулы из рецензий Г. Рымбу и А. Порвина в «Хронике поэтического книгоиздания» журнала «Воздух» (2013. № 1-2) // http://www.litkarta.ru/projects/vozdukh/issues/2013-1-2/hronika/. .

Тем примечательней, что герметическая поэтическая работа, ориентированная не столько на резонирование с другими голосами, сколько на обособление и инволюцию, хорошо вписана в поэтический контекст, доказательство чему – и публикации книг в разных поэтических сериях (2013, 2015) [7] Беляев В . Именуемые стороны. М.: Русский Гулливер, 2013; Беляев В . Вроде сторожившего нас. New York: Ailuros Publishing, 2015. , и широкое участие в фестивальном движении, и получение премии «Дебют», оцениваемой нередко как мейнстримная, оставляющая за бортом наиболее радикальные практики (2015).

Новая книга В. Беляева – репрезентативное избранное, включающее как уже публиковавшиеся, так и новые тексты. По нему вполне можно составить представление и о поэте, и о его времени, поскольку эти тексты несут в себе стихию общего и выражают универсальный опыт. Впрочем, даже сосредоточенное вслушивание не создает здесь ощущения разгаданности.

Слово здесь возникает из обращенного к субъекту вызова или сложно формулируемого вопроса, из несоответствия явленного и сущностного: «окрестность ждала / сына, ключа, открытия». Герменевтическая «непрозрачность» обнаруживает вариативность привычных связей и смыслов, «фактурность» означивания, когда желание осваивает мир, «не попадая в разломы значений, / в мистический переплет, в зазубрины слов».

Истолкование смысловых разрывов с помощью метафор осязания заставляет и саму ситуацию вопрошания воспринимать в пространственном ключе – как появление «зазоров» в ткани бытия: «лес летает – гул стоит / будто воздух там разрыт». Этот «поиск дверей поезд дверей» делает очевидным пластичность «ландшафта», способного выворачиваться и растягиваться.