Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

Так, по отчету алтайского объездного врача за 1881 год представляется, например, такая картина: в избушке новосела в 7 аршин длиною, 6 аршин шириною и 3 аршина высотою осенью и зимой помещалось 18 жильцов — 14 взрослых и 4 детей!.. Кроме того, тут же должны были найти приют домашняя птица и мелкий скот — телята, ягнята и проч. Можете себе представить, что это было за гнездо смрада и грязи, где жили люди, прибывшие в Сибирь!..

Не менее ужасным бичом Алтая являются и скотские эпизоотии — чума и сибирская язва. В мое время поражающее исчезновение скота особенно свирепствовало с 1881 года, когда эпизоотия переходила из одного места в другое; а в 1884 году чума рогатого скота охватила почти весь Алтай, и в округах Барнаульском, Бийском и Кузнецком погребено и сожжено по официальным сведениям 206508 голов рогатого скота, но в натуре эта цифра гораздо больше. Такая потеря в народной экономии выражается по меньшей мере в три миллиона рублей!.. А какие громадные суммы потрачены в городах и селах за этот период на борьбу с эпизоотией, когда приходилось всю эту массу павшего скота зарывать или сжигать ежедневно по несколько штук, не давая им накопляться.

Интересно читать в отчетах врачебной управы, когда она, описывая многие трудности при принятии мер к прекращению эпизоотии и борьбе с косностью темного люда, говорит о том грустном факте, что «чиновники по крестьянским делам (бывшие мировые) смотрят на повальные болезни как на дело, касающееся одного ветеринара».

Упомянув же о косности народа, нельзя не сказать, что эта косность доходила не только до безобразия, но до какого-то идиотизма и злорадства к ближнему. Так, например, многие для извлечения больной скотины проталкивали ей через горло живую рыбу. Потеряв скот на своем дворе и видя, что «Господь милует» другого, сердобольные соседи нарочно перебрасывали во дворы и стайки зачумленные нечистоты, чтоб и у него была та же «немилость Божья»!.. Вот вам и народная самопомощь!..

Когда в Барнауле свирепствовала ужасная чума, то в числе многих мероприятий по борьбе с эпизоотией было предложено от городской управы, чтобы те жители, у которых уже болел скот, для наглядности и опаски других, вывешивали у своих ворот ярлык с надписью «Здесь чума». В силу этого распоряжения и тоже, вероятно, для опаски, какой-то школяр наклеил ярлык и на входе в канцелярию, кажется, золотого отделения: «Здесь чума»!!

В 1881 году, 10 апреля, возвращаясь из Барнаула в Сузун, я по обыкновению заехал в деревне Шелаболихе к своему знакомому и любимому ямщику Титу Чупину. Надо заметить, что этот так называемый Титушка был громадного роста, возил не хуже упомянутого Яковлева и был отчаянной смелости. Так как Обь стояла уже последние дни, то я поневоле задумывался, как переехать на ту сторону, а потому спросил.

— А как, Титушка, Обь? Поди-ка не пустит?

— Плоха, барин, шибко плоха. Да ничего, переедем. Только надо пущаться по зимнику, тут как попадем на синий лед, то и ничего, ну а из заберегов как-нибудь выскочим…

— А на чем поедем?

— В тележках. Только надо разложиться: Степана Васильевича (Широкова) повезем отдельно, а вам уж ночевать доведется. Утром-то лучше, крепче бывает по заморозку. Видите, стужа какая налаживается.

— А как ночью-то разойдется, тогда как?

— Нет, не смеет, еще день-другой постоит.

Мы ночевали, и рано утром, 11 апреля, отправились в путь. Неподалеку от Шелаболихи нам пришлось спускаться на реку. С высокого берега хорошо было видно, что весь лед на Оби подняло, а с берегов были уже большие забереги воды. Не успел я выразить своего сомнения и боязни, как Титушка мигом спустился с крутого взвоза и, перекрестившись, плюхнул в воду. Бойкие кони с маху пролетели весь широкий и глубокий заберег и почти в один дух выскочили на лед. Тележка моя хоть и всплыла, но воды попало в нее немного.

Версты три или четыре мы должны были ехать зимником, а покатили рядом по синему льду. Но вот надо попадать и на тот берег, а место широко и вся наледь застыла в холодный утренник. Титушка не попробовал и поехал прямо… Тонкий новый лед не выдержал, и наши кони провалились… Но бойкий и смелый Титушка тотчас соскочил с козел на лед и, понуждая лошадей, в один миг заставил их скакать и проламывать лед дальше, так что тележка юркнула в проломанный путь и начала захлебываться водою с кусочками льда. В ту же минуту выскочил подальше на лед и я. Проскакав таким образом сажен восемь или десять, наша пара вылетела на старый и еще крепкий лед. Тут мы, что называется, ожили. Дали отдохнуть лошадям и выбежать воде из коробка тележки, а затем снова уселись. Титушка свистнул, и мы покатили дальше, с маху влетели опять в широкий и быстрый заберег, да так влетели, что наша пара в одном месте пошла вплавь, а быстротой течения чуть-чуть не перевернуло тележку. Однако же все, слава Господу, кончилось благополучно, и мы во весь дух выскочили на крутой зимний взвоз уже правого берега Оби.