Александр Черкасов - На Алтае [Записки городского головы]

Обыкновенно случалось так, что лишь только начинала сбегать вода, как рыба поднималась кверху и искала этот спасительный выход. Вот в это-то время и надо было сидеть как можно тише и не курить, чтоб не было видно огня. Все крупные окуни, найдя выход в канаву, сначала прятались и ждали, когда совсем стемнеет и наступит ночь. Но лишь только наступало это время и мрак окутывал бучило и как бы прятал нас, крупные окуни снова являлись к канаве и все еще не решались спуститься в нее. Они точно высматривали, нет ли какой-нибудь опасности и как бы пробовали выход. В это время зевать не следовало и тотчас надо было как можно тише ставить небольшой круглый сачок в воду протока.

И вот какой-нибудь смельчак или избранник из больших окуней вдруг быстро повертывался на бок и спускался в канаву. Он тихо поплескивал хвостом, и его бойко несло течением прямо в подставленный сак. Большей частию случалось так, что за первым смельчаком следовали по канавке и другие окуни, поэтому надо было иметь в запасе другой сачок, чтоб не пропустить добычи или как можно скорее вынимать попавшую.

В хороший ход эта рыбалка крайне интересна и заманчива, как-то невольно возбуждает нервы и своей таинственностью производит особое впечатление. Тут для истого рыбака дороги те минуты, когда крупная рыба начнет подходить к канавке, хмурит поверхность воды и затем, повернувшись набок, сбелеет в ночной темноте брюшком, а потом довольно быстро понесется по канавке. Но лучший момент все-таки тот, когда крупный окунь первый раз повернется и мелькнет брюшком в вершине протока. Момент этот напоминал мне те счастливые секунды, когда, бывало, при карауле диких коз на «солянках» в Восточной Сибири первый раз мелькнет козуля своим беловатым задком во мраке ночи и точно скажет, что вот она, тут, в нескольких шагах от притаившегося охотника!.. Ну какие же минуты обыденной жизни могут сравниться с этим приятным ощущением?.. С подобным моментом может еще посоперничать, мне кажется, только один — это момент появления в сумраке ночи знакомого силуэта поджидаемой втайне подруги, которая, решившись на свидание, боится не только встречи, но и собственной поступи, пугается своей движущейся тени!..

Как-то летом ехал я в тарантасе с тем же Широковым по Барнаульскому тракту и вот, неподалеку от поскотины, мы увидали перебегающий дорогу выводок белых куропаток. Я тотчас выдернул из чехла всегда готовое на всякий случай ружье и успел еще на ходу экипажа выстрелить в то время, когда все молодые бежали гуськом за маткой по мелкой траве придорожья. Мне посчастливилось убить двух, остальные поднялись и улетели за опушку леса. Собаки со мной не было и разыскивать перелетевших и попрятавшихся куропаток не представлялось возможным, а потому мы, довольные и тем, что попало случайно, поехали дальше. Но, подкатив к запертой поскотине, мы остановились, и ямщик крикнул сторожа, который лежал в плохо сделанном балагане из молодых березок.

— Эй, дедушка! Отвори-ка ворота!

Но отзыва не последовало, и только небольшой огонек курился и потрескивал в самом помещении. Ямщик повторил крик, но с тем же успехом.

— Ну и старик, язви его, пархатого! Ругаться — так его дело! — сказал он и сплюнул в сторону.

— Эй, дедко! Ведь ты сгоришь! — закричал уже Широков.

— А ты сдуришь! — отозвался сердито старик из балагана и все-таки не вылез отворить ворота.

В это время я увидал, что огонек вдруг выскочил сбоку шалаша по какой-то былинке и тотчас «поймался» за сухие веточки березы.

— Он и в самом деле сгорит, — сказал я поспешно, — смотрите, огонь уж схватился за крышу!

— Вылезай скорей!! Ты ведь горишь! — заревел ямщик и полез с козел.

— Ну погодишь, покуль не сдуришь! — опять отозвался сердито старик из балагана.

В это время огонь уже охватил сухие березки и языками полетел кверху.

— Вылезай, язви тебя! Ты ведь горишь! — закричал сурово Широков, торопливо вылезая из экипажа, а я подхватил вожжи, удерживая лошадей, заволновавшихся от близкого пожара.

Вдруг весь шалаш вспыхнул и ругательный старик опрометью выскочил в небольшую дыру, которую еще не охватило огнем. Он судорожно кашлял от дыма и торопливо оскребал руками голову и бороду от налетевших на них искр.

— Что? Вот те и сдуришь! — сказал невольно Широков и побежал с ямщиком к балагану, чтоб поскорее разбросать горящие березки и что можно спасти из вещей старика. Но было уже поздно. Повытертая старая шубенка, ветхий азямишко и холщовый мешочек — все его достояние затлели и дымились. Их кое-как затоптали ногами.