Иван Солоневич - Россия в концлагерe [дореволюционная орфография]

Упорно и навязчиво въ голову лѣзли мысли о какомъ-то таинственномъ дядѣ, который сидитъ гдѣ-то въ дебряхъ третьяго отдѣла, видитъ всѣ наши ухищренія, "какъ сквозь стеклышко", и даетъ намъ время и возможность для коллекціонированія всѣхъ необходимыхъ ему уликъ... Можетъ быть, когда я получалъ свою параллельную командировку на югъ, дядя позвонилъ въ Адмотдѣлъ и сказалъ: "выписывайте, пущай ѣдетъ"... И поставилъ у нашего тайника вохровскій секретъ...

Для того, чтобы отвязаться отъ этихъ мыслей, и для того, чтобы сдѣлать всѣ возможныя попытки обойти этого дядю, буде онъ существовалъ въ реальности, я набросалъ двѣ маленькія статейки о спартакіадѣ въ "Перековку" и въ лагерную радіо-газету, занесъ ихъ, поболталъ со Смирновымъ, далъ ему нѣсколько газетно-отеческихъ совѣтовъ, получилъ нѣсколько порученій въ Мурманскъ, Сегежу и Кемь и — что было совсѣмъ ужъ неожиданно — получилъ также и авансъ въ 35 рублей въ счетъ гонораровъ за выполненіе этихъ порученій... Это были послѣднія совѣтскія деньги, которыя я получилъ въ своей жизни и на нихъ сдѣлалъ свои послѣднія совѣтскія покупки: два килограмма сахара и три пачки махорки. Полтинникъ еще остался...

Вышелъ изъ редакціи и, къ крайнему своему неудовольствію, обнаружилъ, что до полудня остается еще полтора часа. Пока я ходилъ въ обѣ редакціи, болталъ со Смирновымъ, получалъ деньги — время тянулось такъ мучительно, что, казалось, полдень совсѣмъ уже подошелъ. Я чувствовалъ, что этихъ полутора часовъ я полностью не выдержу.

Пришелъ въ баракъ. Въ баракѣ было почти пусто. Влѣзъ на нары, сталъ на нихъ, на верхней полкѣ, закрытой отъ взглядовъ снизу, нагрузилъ въ свой рюкзакъ оставшееся продовольствіе и вещи — ихъ оказалось гораздо больше, чѣмъ я предполагалъ — взялъ съ собой для камуфляжа волейбольную сѣтку, футбольный мячъ, связку спортивной литературы, на верху которой было увязано руководство по футболу съ рисункомъ на обложкѣ, понятнымъ всякому вохровцу, прихватилъ еще и два копья и вышелъ изъ барака.

Въ сущности, не было никакихъ основаній предполагать, что при выходѣ изъ барака кто-нибудь станетъ ощупывать мой багажъ, хотя по правиламъ или староста, или дневальный обязаны это сдѣлать... Если недреманное око не знаетъ о нашемъ проектѣ, никто насъ обыскивать не посмѣетъ: блатъ у Успенскаго. Если знаетъ, насъ захватятъ у тайника... Но все-таки изъ дверей барака я выходилъ не съ очень спокойной душой. Староста еще разъ пожелалъ мнѣ счастливаго пути. Дневальный, сидѣвшій на скамеечкѣ у барака, продѣлалъ ту же церемонію и потомъ какъ-то замялся.

— А жаль, что вы сегодня ѣдете...

Мнѣ почудилось какое-то дружественное, но неясное предупрежденіе... Чуть-чуть перехватило духъ... Но дневальный продолжалъ:

— Тутъ письмо я отъ жены получилъ... Такъ, значитъ, насчетъ отвѣту... Ну, ужъ когда пріѣдете, такъ я васъ попрошу... Юра? Нѣтъ, молодой еще онъ, что его въ такія дѣла мѣшать...

Отлегло... Поднялся на горку и въ послѣдній разъ посмотрѣлъ на печальное мѣсто страннаго нашего жительства. Баракъ нашъ торчалъ какимъ-то кособокимъ гробомъ, съ покосившейся заплатанной крышей, съ заклеенными бумагой дырами оконъ, съ дневальнымъ, понуро сидѣвшимъ у входа въ него... Странная вещь — во мнѣ шевельнулось какое-то сожалѣніе... Въ сущности, неплохо жили мы въ этомъ баракѣ И много въ немъ было совсѣмъ хорошихъ, близкихъ мнѣ русскихъ людей. И даже нары мои показались мнѣ уютными. А впереди въ лучшемъ случаѣ — лѣса, трясины, ночи подъ холоднымъ карельскимъ дождемъ... Нѣтъ, для приключеній я не устроенъ...

Стоялъ жаркій іюльскій день. Я пошелъ по сыпучимъ улицамъ Медгоры, прошелъ базаръ и площадь, тщательно всматриваясь въ толпу и выискивая въ ней знакомыя лица, чтобы обойти ихъ сторонкой, нѣсколько разъ оборачивался, закуривалъ, разсматривалъ афиши и мѣстную газетенку, расклеенную на столбахъ и стѣнахъ (подписка не принимается за отсутствіемъ бумаги), и все смотрѣлъ — нѣтъ ли слѣжки? Нѣтъ, слѣжки не было — на этотъ счетъ глазъ у меня наметанный. Прошелъ вохровскую заставу у выхода изъ поселка — застава меня ни о чемъ не спросила — и вышелъ на желѣзную дорогу.

Первыя шесть верстъ нашего маршрута шли по желѣзной дорогѣ: это была одна изъ многочисленныхъ предосторожностей на всякій случай. Во время нашихъ выпивокъ въ Динамо мы установили, что по полотну желѣзной дороги собаки ищейки не работаютъ вовсе: паровозная топка сжигаетъ всѣ доступные собачьему нюху слѣды. Не слѣдовало пренебрегать и этимъ.